Предновогодний подарок прекрасному полу от ужасного. Стихи танской поэтессы Ду Цюнян. Правда, прекрасному полу придется смириться с тем, что это единственные ее стихи, и даже на них ее авторские притязания сомнительны. Но хотя бы сама Ду Цюнян существовала. Она родилась в Цзиньлине (древнее название Нанкина) примерно в 791 году. В 15 лет ее взял наложницей в свой гарем князь Ли Ци. Потом у него был конфликт с императорским двором, он поднял мятеж, проиграл и был убит. Ду Цюнян была принята императором Сяньцзуном, но после восшествия на престол следующего императора она была изгнана из дворца и вернулась в Цзиньлин. Там ее, уже в бедности и безвестности, случайно встретил поэт Ду Му и написал о перипетиях ее жизни очень длинную поэму. Это единственный источник сведений о ней.

Стихотворение, которое приписывается Ду Цюнян, очень «мужское» по смыслу: оно весьма неоригинально призывает наслаждаться молодостью и любовью (вместо политики); и срывать цветы удовольствия, пока они еще в цвету. Это международная тема, которую можно встретить в любой поэтической традиции, начиная с античности. Обычно такие стихи писались мужчинами. Но если они и правда написаны наложницей принца, то это может означать либо «угождение мужским мыслям», либо типичную для всех гаремов борьбу за внимание владыки: принц, хватит заниматься вашей политикой, займитесь лучше мной. Надо сказать, что если мысль такова («возьми меня, я вся твоя»), то выражена она с чрезвычайной прямотой, нетипичной для танской поэзии.

Несмотря на это, стихи не так плохи, традиция их ценит; они даже были включены в отборную коллекцию «З00 танских стихотворений». Возможно, потому что они вносили туда новую интонацию, не повторяющуюся больше нигде. Помимо шокирующе-прямого nature call – «срывай цветы, пока цветут», оригинальность, как пишут китайские комментаторы, еще и в том, что обычно (по фольклорному образцу) китайские стихи начинаются «природной метафорой» (пейзаж или растение), а заканчивают человеческой темой. А тут – сначала прямой разговор, а потом растительная метафора. А «одежды, расшитые золотом» из первой строки – это метафора высокого статуса, политической власти.

Ду Цюнян (791? - 825?). Одежды, расшитые золотом

Молю, государь,

        не нужно ценить

                одежды, расшитые золотом

Молю, государь,

        лучше беречь

                время, пока вы молоды.

Раскрылись цветы,

        можно сорвать –

                сразу и нужно срывать.

Не стоит ждать,

        пока отцветут,

                и ветки обламывать голые...


***

Пишут, что ближайшим европейским аналогом можно считать стихи To the Virgins, to Make Much of Time (1648) английского поэта Robert Herrick. Первая строфа:

Gather ye Rose-buds while ye may,
Old Time is still a-flying:
And this same flower that smiles to day,
To morrow will be dying.

Но настоящим, первоклассным, непревзойденным шедевром на эту тему я считаю песню шута из «Двенадцатой ночи». Этот текст написан в необычной, «не-шекспировской» манере, но это – из самого лучшего, что написано Шекспиром, высочайшая поэзия:



O mistress mine,    where are you roaming?

O, stay and hear;    your true love's coming,

That can sing    both high and low:

Trip no further,    pretty sweeting;

Journeys end    in lovers meeting,

Every wise man's son doth know.


What is love?    'tis not hereafter;

Present mirth    hath present laughter;

What's to come    is still unsure:

In delay    there lies no plenty;

Then come kiss me,    sweet and twenty,

Youth's a stuff will not endure.

И идеальное исполнение этой песни из фильма «Шекспировской коллекции ВВС», где шута играет великий Trevor Peacock:


Кредо сегодняшней театральной режиссуры, сам того не зная, наилучшим образом выразил Мальволио, нудный педант-дворецкий из «12-й ночи». Почему? Потому что идея быть ярким и оригинальным может приходить в голову только вот такому унылому бездарю; «яркость» – это вообще примета закомплексованной серости.

I will be strange, stout, in yellow stockings, and cross-gartered...

Именно так ставила спектакли в Глобусе в течение нескольких лет некая Эмма Райс, осатанелая серость, которая прямо признавалась, что читать Шекспира ей скучно, и у которой все спектакли были странные и в желтых чулках (осторожно, graphic content!). Ее с большим трудом и скандалами удалось оттуда выгнать.

И не могу нарадоваться на последнее решение образа Малволио в RSC. Спектакль плох, а ролик – великолепен. Добавка нежного романтизма в это пресное блюдо была блестящей идеей (уже выражаюсь как коллега-блогописец crapulous). Образ сразу сложился в естественное целое (привожу ролик еще раз)


Кто родился с мудростью – наивысший [среди людей].
Кто научился мудрости – следующий после него.
Кто научился ей под давленим обстоятельств, – еще ниже.
Кто даже под давлением обстоятельств ничему не научился, – самый низкий среди людей.

(Лунь Юй, 16-9)

Тут, конечно, невозможно избавиться от навязчивой ассоциации с великолепным шекспировским дворецким Малволио из «12-й ночи». В якобы любовном письме от госпожи, которым его троллили другие персонажи, говорится:

...be not afraid of greatness: some are born great, some achieve greatness, and some have greatness thrust upon 'em.

Лучший из виденных мною Малволио, в недавнем спектакле Королевской Шекспировской Компании:

 

(После этого прекрасного ролика я полез посмотреть живой спектакль; а там такой ужас, что я в панике бежал от монитора.)