ЧЕМ ПЛОХ И ЧЕМ ХОРОШ ПРИНЦ ГАМЛЕТ? – ЧАСТЬ 1

[diejacobsleiter]

Мне трудно вообразить кого-либо, кому могли бы быть интересны мои читательско-зрительские заметки, неполные и случайные, о самом известном персонаже в истории театра. Это всего лишь длясебятина, выложенная в блог на случай, если вдруг мимо пробежит человек, которому это окажется тоже интересно. Но только пусть этот читатель не сердится и не кидается камнями, если его ожидания не оправдаются, и текст его “разочарует”. 

В тексте нет ни научных амбиций, ни замаха на общезначимость. Мне просто было интересно сделать для себя ясный и непротиворечивый разбор личности принца Гамлета. Текст получился медленный и очень длинный, сжатию не поддающийся. Видео-вставки еще более утяжеляют процесс чтения. Читать его из френд-вежливости не нужно; это было бы чистым мазохизмом... 

Сразу оговорюсь: мне не хотелось ни писать в дешевом жанре “развенчания идеала”, ни быть прочитанным в этом ключе. Жанр “развенчания” – это и вообще пошлость, а в отношении Гамлета – еще и слишком легкая задача. Увидеть его недостатки легко. Они представлены в пьесе ярко и наглядно: достаточно просто прочитать текст, а не ностальгически вспоминать обаятельные кинообразы вроде Лоренса Оливье. Но я действительно хочу понять, что хорошего в принце датском. А увидеть за недостатками достоинства, – настоящие, а не въыгранные в принца великими актерами, - и понять секрет его невероятной притягательности для читателей, зрителей и актеров – это задача потруднее. Но, удобства ради, начну все-таки с того, что в Гамлете плохого.

Разумеется, худший его грех – это то, что он плохой поэт. Стихи его к Офелии – ох как нехороши, и мы можем только разделить досаду Полония на того, что его дочери пишут такую дребедень:

LORD POLONIUS

'To the celestial and my soul's idol, the most beautified Ophelia,' -

That's an ill phrase, a vile phrase; 'beautified' is a vile phrase: but you shall hear. Thus:

Doubt thou the stars are fire;
Doubt that the sun doth move;
Doubt truth to be a liar;
But never doubt I love.

Но Гамлет не настолько глуп, чтобы не понимать своей поэтической беспомощности, и честно пишет в письме:

O dear Ophelia, I am ill at these numbers...

Говоря по-нашему, не мог он ямба от хорея, и это не единственное, чем Гамлет напоминает главного русского литературного героя. Правда, в отличие от Онегина, он стихи пишет: помимо вышецитированных, он еще собирался сделать вставку в “Убийство Гонзаго” на дюжину строк. Но, к счастью, до произнесения этих стихов дело в пьесе не дошло.

Это, кстати, довольно странно: явно талантливый и образованный человек с блестяще подвешенным языком, виртуозно играющий словами и стилями, и вдруг – такое косноязычие и дурновкусие в стихах. Это ведь не случайное сочетание качеств. Шекспир вообще не допускает таких “случайностей”: по моим наблюдениям, его портреты бывают сложны и не сразу понятны, но они очень точно продуманы, ничего в них не добавлено наобум. Так что неумение писать стихи – это часть более сложной картины; я вернусь к этой детали чуть позже.

Другой недостаток принца - это его пассивность, неспособность к действию. Это, собственно, главное его качество – если судить по степени воздействия на ход драмы. “Мотором действия” я бы бездействие героя не назвал (это было бы плоским каламбуром), но то, что оно стало косвенной причиной многих событий, бесспорно.

Все это общеизвестно и вряд ли стоило упоминания. Но я все-таки хотел это обсудить: во-первых, для полноты картины, а во-вторых, потому что текст пьесы, если его читать, а не скользить по нему равнодушным взглядом, придает этому качеству интересные оттенки. 

Вся внутренняя работа Гамлета вылетает, как дым в трубу, в бесконечные разговоры. Впрочем, отметьте еще раз его честность: он беспощадно признается себе в том, что он просто болтун.

Why, what an ass am I! This is most brave,
That I, the son of a dear father murder'd,
Prompted to my revenge by heaven and hell,
Must, like a whore, unpack my heart with words,

Вслушайтесь, как он хлещет себя, пытаясь вывести из состояния “интеллигентской” вялости; как желчно язвит свое самолюбие, переходя на площадную брань; как отчаянно пытается подвигнуть себя хоть на какие-то действия:

...Yet I,
A dull and muddy-mettled rascal, peak,
Like John-a-dreams, unpregnant of my cause,
And can say nothing <...> Am I a coward?

А потом снова, еще более яростно и горько. Но смотрите: он ходит по “интеллигентскому” кругу: пытается заставить работать не волю, а мозг:

Fie upon't! foh! About, my brain! 

В постановке 2009 года David Tennant играет это так: vimeo

Когда же он все-таки побуждает себя к действиям, все идет наперекосяк. Т.е. мозг-то как раз сработал, и детективный трюк в духе Пуаро (с пьесой “Убийство Гонзаго”) был блистательно удачным, убийца разоблачил себя. Но что потом? 

Клавдия он не убил, матери устроил истерическую сцену сыновней ревности, убийство отца упомянул кратко и мимоходом, а потом долго и унизительно просил ее больше не спать с дядей, но понимания в ней не нашел, и только пуще убедил ее в своем сумасшествии. 

Снова David Tennant: vimeo

Чего еще он достиг? Убил по ошибке Полония, был схвачен и насильно отправлен в Англию, на верную смерть. Полное, позорнейшее фиаско.

Вдумайтесь: из всего, что он предпринял, успех имела только интеллектуальная интрига со спектаклем (которую мог придумать только образованный человек, помнящий про “ивиковых журавлей”; и Гамлет мельком упоминает их). А все настоящие “мужские” действия кончились провалом: и убил сгоряча не того, кого надо, и в итоге - попался. 

После этого – что ему остается? Правильно, “words, words, words…” Встретив войско Фортинбраса, он запевает второй куплет своей самобичевательной песни: начинает третировать себя сравнением с "людьми действия". И снова ему удается разогреть себя до нужного градуса, и снова, как ни смешно, все сводится к “мозгу”, к содержанию гамлетовых мыслей: 

...O, from this time forth,
My thoughts be bloody, or be nothing worth!

Ему так и не удается выдавить из себя по капле “интеллигента”. А главное -  говорит он это на пути из Эльсинора в Англию, когда для него все уже потеряно... 

Третья и последняя попытка превратиться из “человека слова” в “человека дела” так и не состоялась. Развязка, в которой Гамлет, наконец, убивает Клавдия, организована не им, а людьми действия – самим Клавдием и Лаэртом. А сам Гамлет даже не делает никаких попыток что-то придумать. Приглашенный на убой (и он, и Горацио это явно понимают), Гамлет лишь смиренно покоряется: чему быть – того не миновать. 

Вот, собственно, и все. Волевые качества Гамлету так и не не удалось проявить. А то, что он, смертельно раненый, все-таки убил Клавдия, уже не выглядело “наконец свершившейся справедливостью” и не принесло никому радости: Клавдий - лишь один из четырех трупов на сцене. Масштаб бедствия оказался общегосударственным: династия уничтожена, Дания пала, норвежские войска заняли Эльсинор. Личная драма Гамлета просто потеряла всякий интерес на этом фоне.

Так что чуда не случилось: до самого конца Гамлет оставался человеком, не способным творить события.

О том, чем еще плох принц Гамлет, - в продолжении.