Передаю и не создаю

[diejacobsleiter]

Я писал о том, что авангардное мышление подобно дважды-кастрату, спереди и сзади. Отсекая от себя сзади прошлое, авангардист заодно отсекает от себя спереди будущее. Его импакт недолог, он обречен на быструю утилизацию и забвение. Потому что горизонт должен быть открыт в обе стороны; если он открыт только в одну, то это не горизонт, а коридор, который очень быстро кончается стенкой.

А стародумы-традиционалисты вроде Баха или Пушкина часто оказывались способны на долгое культурное влияние в будущем. Парадокс взгляда в прошлое в том, что он открывает горизонт в обе стороны. С Пушкиным сложнее, ибо, несмотря на обожание и религию «наше все», русская культура не пошла его путем; а вот Бах действительно отформатировал европейскую музыку на 250 лет вперед. Власть над будущим рождается из опоры на прошлое. Нет опоры – нет будущего. 

Другой пример - это Шенберг и его школа. На уроках Шенберга ученики штудировали Баха, Моцарта, Бетховена, Вагнера; и мерилом успеха ученика была глубина понимания традиции. Никакие инновации и оригинальности на уроках не обсуждались, это было неинтересно. И эта супер-традиционалистская работа оборачивалась колоссальным новаторством нововенцев: их импакт - единственный, продолжающийся в музыке по сей день; остальные цветы той эпохи увяли, едва распустившись. Новаторство нововенцев, что интересно, было почти не осознаваемым: Шенберг всякий раз был уверен, что написал естественную, общедоступную и традиционную вещь. 

А Конфуций – это, может быть, самый яркий пример того, как работает традиция. Его влияние на будущее китайской культуры колоссально и по силе, и по времени (2500 лет), но он вполне искренне и обоснованно считает себя традицоналистом, и нет никаких причин подозревать его в кокетстве. Согласно свидетельству учеников, его любимыми темами для разговоров, совершенно как у Шенберга, были история, старинные песни «Ши цзин» (которые он редактировал и издавал) и ритуальная сторона культуры. 

Свою позицию традиционалиста он формулирует так: 

述而不作

信而好古

竊比於我老彭

shù ér bùzuò,
xìn ér hǎo gǔ,
bǐ yú wǒ lǎo Péng 

Передаю и не создаю.
Верю в древность и люблю ее.
Кража [учений древности] делает меня подобным старому Пэну.

(2-й вар.: Смиренно сравниваю себя со старым Пэном.) 

Последняя строка имеет два прочтения. Второе выглядит менее вычурным; его придерживаются некоторые китайские комментаторы. А вот иезуиты, которых консультировали живые конфуцианцы, пишут именно о краже. И это тоже старая моя тема: культура – это кража. 

Lǎo Péng, «старый Пэн» или «Лао Пэн» – это камень преткновения комментаторов. Некоторые пишут даже, что это Лао Цзы; но самое разумное объяснение, которое есть и у иезуитов – что упоминается легендарный старец Пэн, проживший не то 800, не то 700 лет, и который был для китайцев олицетворением традиции: он собирал, копировал и сохранял для будущего многие тексты из еще более далекой древности. 

Слово иезуитам, 1687 (жалею вас, цитирую не латынь, а английский). Жирным шрифтом выделен точный перевод: 

Confucius said: “I am the herald or transmitter, but not the author, of a teaching that I make public. I believe in and love antiquity. Out of it, I secretly steal and assiduously select things for my topics. I imitate the famous old Peng, because this man made similar efforts in transmitting to posterity the documents of the ancients.” 

The Chinese say that old Peng lived to be seven hundred years old, all the while in good health, and that he reached the Shang dynasty, under which he assumed the role of a magistrate.