3-11. Не знаю

[diejacobsleiter]

Третья глава Лунь Юй большей частью посвящена теме узурпации. Про то, как местные князья узурпируют обряды, на которые только император имел право: жертвоприношения, гимны, танцы, музыка и т.д. И тем самым разрушают знаковую систему единой страны, а с нею – и саму страну. И действительно: начав с почетных и ритуальных символов власти, князья постепенно добрались и до самой власти, уничтожив династию Чжоу и ввергнув Поднебесную к III веку до н.э. в полосу упадка, войн и бедствий.

К самым важным текстам 3-й главы можно отнести 10-й и 11-й, где речь идет о ритуале 禘, ди, поминальной службе посвященной основателю династии, а через него – божественному первопредку императоров, самому Небесному Владыке 帝, Ди.

Ритуал ди был средоточием знаковой системы страны, туда сходились все смысловые линии и связи. Это был как бы главный симболяриум Поднебесной. Ее культурный код.

Совершать ритуал мог только царь. В «Ли-цзи» несколько раз повторяется: 禮不王不禘, «[правила-] ли: не царь – не [совершаешь] ди». Поэтому Конфуцию самым страшным узурпаторским поступком должно было казаться то, что царский ритуал ди стали проводить местные князья, в частности – его княжества Лу. Более явного признака распада страны он не мог себе представить.

Под этим углом зрения можно понять и текст 3-11.

Некто спросил, в чем смысл обряда ди. Учитель сказал: «Не знаю. Тот, кто знает, в чем смысл обряда ди, для того Поднебесная – все равно что вот это». И он открыл свою ладонь.

Конфуций намекает, что в коде обряда ди содержатся все важные смыслы, касающиеся культуры и гос. устройства Поднебесной, и овладевший этим кодом может понимать смысловую структуру Поднебесной и следовательно – править страной. Но он демонстративно отказывается обсуждать этот код: «не знаю». Почему?

Уклонения от высказывания – это чисто китайский культурный феномен, с долгой и развитой историей, имеющей в том числе и религиозные корни (например, табу на имена правителей, о котором недавно писал). Знать и при этом сказать «не знаю» – это не ложная скромность, не притворство и не жеманство, и уж тем более не дурацкий «эзотеризм» («только для посвященных»), а другое высказывание; в данном случае – скорее всего, политическое. (Вообще, понимать молчание как отсутствие высказывания – неправильно: это тоже вид высказывания. Иногда подчеркнуто-выразительный.) А «незнание» можно спокойно исключить: то, что он был экспертом по обрядам и знал тему досконально, известно хотя бы из того, что князья присылали к нему своих «министров обрядов» для консультаций.

Чжу Си объясняет это и тем, что Конфуций не хотел перед посторонним пускаться в разговоры на тему, требующую – не «посвящения», нет, а просто – должных знаний и должных человеческих качеств. Все-таки, ритуал ди был одной из святынь имперского Китая, эта тема требовала большого такта и ума; обсуждать ее с каким-нибудь прохожим циником или досужим болтуном было бы неуместно.

В тексте не сказано, кто спросил; и это редкость для Лунь Юй, где и «хорошие», и «плохие» собеседники имеют имена и лица. Фраза «кто-то спросил» настолько редка в книге, что кажется сказанной нарочно: либо о том, кого пожелали забыть, либо о том, кого пожелали скрыть (ибо тема – деликатная), либо чтобы подчеркнуть случайность и посторонность собеседника.

Чжу Си пишет: «В самом уделе Лу нужно было молчать о том, что, по правилам, не царствующий не  приносит царской жертвы ди. Ввиду всего этого Кун-цзы и ответил незнанием.» Конфуций, при всей своей открытости, не стал обсуждать это политическое табу с посторонним, который мог быть просто провокатором. Сама идея – затевать в княжестве Лу запретный разговор об узурпированном ритуале ди – выглядит примерно так же, как в СССР в 30-е годы задавать человеку вопрос об отношении к советской власти: чистой провокацией.