Китайский Китеж

[diejacobsleiter]

«Пушкин» китайской поэзии, Тао Юань-мин (365-427), жил при династии Цзинь, которая началась после Троецаствия, когда Сыма И захватил Вэй, а его потомки – Шу и У, и создали новую империю. Он был классиком уже для эпохи Тан: танские поэты не только играли с его текстами в привычные литературные игры (цитаты, аллюзии, намеки), но и подражали тому типу личности поэта, который выстроил Тао Юаньмин. Особенно увлеченно подражали его отшельничеству: оно стало для поэтов-чиновников привлекательным после гражданской войны 755-763: тогда начался их массовый уход со службы.

Отшельничество неотделимо от утопизма. Поэт создает себе мечтательный образ удаленного от мира жилища, в тишине, в окружении природы, иногда в компании с другом (или собутыльником), иногда в одиночку. Несмотря на мечтательность, это легко воплотимый идеал. Но, несмотря на воплотимость, это все-таки мечтательный идеал, утопия.

Тао Юаньмин довел свой утопизм до логического предела и создал текст об идеальном комьюнити, живущем в мире, довольстве и простоте. В имени поэта Тао Юань,  陶淵, два первых иероглифа, значат нечто вроде «довольство + глубина». Но у них есть омонимы: тао юань в другом написании, 桃源 (юань другого тона), значит «персиковый источник». Обыграв эту омонимию, Тао Юаньмин создал поэму-утопию (в смешанном жанре прозы и поэзии) Тао Хуа Юань (хуа значит цветы, цветение), Источник Цветущего Персика, про китайский град Китеж.

Интересно, что его обитатели – беженцы, спасавшиеся когда-то от правления Цинь Шихуанди и прожившие там 500 лет, до встречи с героем поэмы, рыбаком. Этот рыбак случайно наткнулся на них: нашел пещеру на берегу Персикового Источника, прошел ее насквозь и вышел в затерянный мир «покоя и воли». Тамошние жители ничего не знали о Хань, Троецарствии и Цзинь, и рыбак проинформировал их.

Ничего невозможного тут нет: во всем мире есть такие изолированные комьюнити – религиозных меньшинств (вроде апашей или староверов), беженцев, иноземцев или даже беглых крепостных (так родилось казачество). Что были беженцы от циньского гос.садизма, легко поверить; что они прятались где-то очень далеко от гос.досягаемости – тоже. Так что очень возможно, что поэма основана на реальной истории. Но это только материал; а сама поэма в итоге получилась чисто утопическая, мечтательная. Как мистическое видéние, откровение.

Ссылки на нее будут не раз попадаться в стихах, так что выложу-ка я поэму тут. Перевод – не мой; на такой текст у меня не хватит ни времени, ни сил. Почитайте, текст интересный и не длинный.

***

Тао Юань-мин. Персиковый источник (пер. Эйдлина)

В годы Тайюань правленья дома Цзинь человек из Улина рыбной ловлей добывал себе пропитание. Он плыл по речушке в лодке и не думал о том, как далеко он оказался от дома. И вдруг возник перед ним лес цветущих персиковых деревьев, что обступили берега на несколько сот шагов; и других деревьев не было там, — только душистые травы, свежие и прекрасные, да опавшие лепестки, рассыпанные по ним.

Рыбак был очень поражён тем, что увидел, и пустил свою лодку дальше, решив добраться до опушки этого леса. Лес кончился у источника, питавшего речку, а сразу за ним возвышалась гора. В горе же был маленький вход в пещеру, из которого как будто выбивались лучи света. И рыбак оставил лодку и проник в эту пещеру вначале такую узкую, что едва пройти человеку.

Но вот он сделал несколько десятков шагов, и взору его открылись яркие просторы — земля равнины, широко раскинувшейся, и дома высокие, поставленные в порядке. Там были превосходные поля и красивейшие озёра, и туты, и бамбук, и многое ещё, межи и тропинки пересекали одна другую, петухи и собаки перекликались между собою.

Мужчины и женщины, — проходившие мимо и работавшие в поле, — были так одеты, что они показались рыбаку чужестранцами; и старики с их пожелтевшей от времени сединой, и дети с завязанными пучками волос были спокойны, полны какой-то безыскусственной весёлости. Увидев рыбака, эти люди очень ему удивились и спросили, откуда и как он явился. Он на всё это им ответил.

И тогда они пригласили его в дом, принесли вина, зарезали курицу, приготовили угощение. Когда же по деревне прошёл слух об этом человеке, народ стал приходить, чтоб побеседовать с ним. Они говорили: «Деды наши в старину бежали от жестокостей циньской поры, с жёнами и детьми, с земляками своими пришли в этот отрезанный от мира край и больше уже отсюда не выходили, так и расстались со всеми теми, кто живёт вне этих мест».

Они спросили, что за время на свете теперь, не знали они совсем ничего ни о Хань и, уж конечно, ни о Бэй и ни о Цзинь. И этот человек подробно, одно за другим, рассказал им всё то, что знал он сам, и они вздыхали и печалились, и все они без исключения, радушно приглашали его в гости к себе в дома и подносили ему вино и еду.

Пробыв там несколько дней, он стал прощаться. Обитатели этой деревни сказали ему: «Только не стоит говорить о нас тем, кто живёт вне нашей страны». Он ушёл от них и снова поплыл в лодке, держась дороги, которою прибыл, и всюду-всюду делая отметки.

А вернувшись обратно в Улин, он пришёл к правителю области и рассказал обо всём, как было. Правитель области тут же отрядил людей, чтобы поехали вместе с рыбаком и поискали бы сделанные им отметки, но рыбак заблудился и дорогу ту больше найти не смог.

Известный Лю Цзы-цзи, живший тогда в Нанъяне и прославившийся как учёный высоких правил, узнав обо всём, обрадовался, стал даже готовиться в путь, но так и не успел: он вскорости заболел и умер. А после и вовсе не было таких, кто «спрашивал бы о броде»!

Вот что было при Ине:
он нарушил порядок неба,
И хорошие люди
покидали мир неспокойный. 

Ци с друзьями седыми
на Шаншани в горе укрылись,
Люди повести этой
тоже с мест насиженных встали. 

И следы их былые
не нашлись, как канули в воду,
И тропинки их странствий
навсегда заросли травою… 

Каждый кличет другого,
чтобы в поле с утра трудиться,
А склоняется солнце,
и они отдыхать уходят… 

Там бамбуки и туты
их обильною тенью дарят.
Там гороху и просу
созревать назначены сроки.

Шелкопряды весною
им приносят длинные нити,
С урожаем осенним
государевых нет налогов. 

На заглохших дорогах
не увидеть путников дальних.
Лай собак раздаётся,
петухи отвечают пеньем. 

Форму жертвенной чаши
сохраняют они старинной,
И на людях одежды
далеки от новых покроев.

Их весёлые дети
распевают свободно песни,
Да и старцы седые
безмятежно гуляют всюду. 

Зацветают растенья —
люди помнят — с теплом весенним,
Облетают деревья —
им известно — с осенним ветром. 

Хоть они и не знают
тех наук, что считают время,
Всё же строятся сами
в ряд четыре времени года. 

Если мир и согласье,
если в жизни радостей много,
То к чему ещё нужно
применять учёную мудрость?.. 

Это редкое чудо
пять веков как спрятано было,
Но в прекрасное утро
мир нездешний для глаз открылся. 

Чистоту или скверну
не один питает источник.
Мир открылся, но снова
возвращается в недоступность… 

Я спросить попытаюсь
у скитающихся на свете,
Что они понимают
за пределом сует и праха. 

Я хотел бы тотчас же
устремиться за лёгким ветром, —
С ним подняться бы в выси,
с ним искать бы тех, кто мне близок!