Символ и образ

Чжан Цзи

Ночью причалил у Кленового моста

Заходит луна, ворон кричит;      в небе морозный туман.
Клен у реки, костер рыбака,      тревожного сна обман.
Рядом с Гусу, за стеной городской,     Ханшань-монастырь стоит.
Колокол полночь бьет, и звон –     к странника лодке летит. 

(перевод мой)

***

Что тут красиво – это одновременно и живость пейзажа, и его символичность. Когда символический текст просто оперирует символами (роза, крест, река, ночь, сон, путь, странник), а сами символы остаются мертвыми и схематичными, – это заведомо плохо. Но если символические предметы нарисованы так, как будто они являются главной и единственной целью, – это настоящая поэзия. 

Чжан Цзи пишет буддистские стихи с очень понятной символикой: сначала это мрак непросветленности (ночь, морозный туман, тревожный сон), а потом вспышка просветления (удар колокольного звона, достигающий паломника в его лодке на реке=пути=дао). Это было бы обычной религиозной метафорой, без всякой поэзии. Но картина холодной ночи на реке получилась очень живой, настоящей, и родилась поэзия. Этот пейзаж был бы хорошими стихами и без символики; но символика без этого пейзажа поэзией бы не была. Символизм (в прямом смысле слова: когда один предмет обозначает другой предмет) – не искусство: только превращение символа в образ способно превратить символизм в искусство. 

Даже символическая роза должна пахнуть:

Гроза прошла. И ветка белых роз
В окно мне дышит ароматом...

***

Чжань Цзи – поэт 8-го века, о котором известно только то, что он прошел конфуцианские экзамены высшего ранга и служил чиновником. При этом он, вероятно, был буддистом. Ханшаньский храм-монастырь и кленовый мост, описанные в стихах, существуют по сей день рядом с г. Сучжоу (по ссылке есть картинки). В стихах г. Сучжоу назван старинным именем Гусу.

Ду Фу. 9 экспромтов. № 5-9, с комментариями

№ 5

腸斷春江欲盡頭，杖藜徐步立芳洲。
顛狂柳絮隨風去，輕薄桃花逐水流。

Нутро надрывается: на Цзянь-реке     конец приходит весне.
С посохом по отмели речной брожу,      стою в ароматной траве.
Дикий, бездумный ивовый пух      вдогонку летит за ветерком;
Игривые, фривольные персика цветы      в потоке уносятся речном 

И опять жанр маньси, вольное чувство, непосредственность, доходящая до распущенности. «Нутро надрывается» - в оригинале надрываются неаппетитные «кишки», а в переводах чаще всего оказывается поврежден другой орган тела: broken heart. Цзянь-река – одно из названий Янцзы.

Эти стихи – с явным эротическим подтекстом: весна – страсть; посох – фаллический символ, персиковый цвет – любовное приключение (это очень общепринятый эротический символ, даже словари его знают). Возможно, есть и другие, которых мне неизвестны. Но главная идея понятна: отдаться страсти, ни о чем не думая. Беззаботность, фривольность, подчинение потоку чувства. А главные символы – конечно, ветер и поток. Это устойчивая даосская пара понятий, 風流, фэнь-лю, ветер-поток, любимая даосская тема: отдача потоку жизни с доверием и беззаботностью. И эти иероглифы есть в двух последних стихах.
 
№ 6

懶慢無堪不出村，呼兒日在掩柴門。

蒼苔濁酒林中靜，碧水春風野外昏。

Медленный,  ленивый,  совсем  без  сил,      из деревни  никуда  не хожу;
Плетеную  калитку  закрыть  на весь день      сынишку  своего  зову...

Мох  зеленоватый,  мутное  вино;      среди  деревьев – покой;
Изумрудная  вода,  ветер  весенний;      сумрак  вечерний  за рекой.

Китайские стихи часто избегают «лишних слов» – предлогов, частиц, связок. И тогда они звучат как список, каталог, череда образов. Но иногда текст даже по этим стандартам звучит слишком списочно. Например, в сегодняшних стихах Ду Фу. И тогда это не случайность, а часть поэтического решения.

Сначала описывается состояние крайней усталости и лени, летаргии. И последние две строки звучат так, будто автору неохота, лень заниматься связыванием слов, и он их просто «роняет» («Давай ронять слова...»): зеленоватый мох; мутное (непроцеженное) вино; изумрудный поток; весенний ветер. Это отчасти похоже на безглагольные стихи Фета: «...Белая равнина. Полная луна. Свет небес высоких...» И в таких случаях перевод, видимо, тоже должен звучать как каталог образов.

№ 7

糝徑楊花鋪白氈，點溪荷葉疊青錢。

筍根稚子無人見，沙上鳧雛傍母眠。

Тополь белым пушистым ковром          тропинку в лесу устилает;
Лотос зеленой медью монет          листья в ручье рассыпает;
Бамбук не виденные еще никем          первые побеги пускает;
Утка сидит на песке, а птенцы          под боком у матери засыпают.

***
«Экспромт» – конечно, вольность. Жанровое название 漫興 маньсин буквально значит «свободное чувство», «непринужденность», «мимолетность», — разновидность поэтической миниатюры вроде экспромта. Стихи – 7-стопные (7 иероглифов), которые я передаю 7-дольником. 4 строки зарифмованы одинаково, светлой и звучной весенней рифмой на -ан. (послушать можно здесь). Я сделал на -ает...


№ 8
 

舍西柔桑葉可拈，江畔細麥復纖纖。
人生幾何春已夏，不放香醪如蜜甜。

*** 

За домом поднялась нежная шелковица:          потрогай первый листок!
За рекой проросла первая пшеница:          тонкая-тонкая, как волосок! 

Сколько раз за весною лето          в человеческой жизни придет?
Стоит ли бросать ароматное это          вино, сладкое как мед? 

***

Не знаю, имеет ли это отношение к стихам Ду Фу, но на всякий случай приведу это здесь. Говорят, что дурным знаком считалось, если шелковица выросла около дома, т.к. ее название 桑 sāng созвучно с 丧 sàng: утрата, скорбь, похороны, труп, смерть. Если Ду Фу имел в виду это созвучие, тогда это создает дополнительную связь с мотивом краткости жизни (3-я строка): первый росток шелковицы как первый сигнал о грядущей смерти. В таком же ключе можно трактовать весеннее возвращение к жизни пшеницы – традиционный международный символ бессмертия. Дом – образ временной и хрупкой стабильности. Река – путь мира, Дао, поток времени.

Но мне кажется, что это можно в расчет не брать, а читать эти стихи простодушно. И видеть только двойственность чувств по поводу весны: картина возрождения растительного мира после зимы и мысль о том, что со мной такого не случится. Смена сезонов – как напоминание о смертности. Плюс – слышать стилизацию под фольклор, где строчки о природе строго чередуются со строчками о людях. Это есть и в русских народных песнях, и в китайских. Как в первой песне из Шицзин: брачное поведение птиц параллельно подготовке свадьбы.

«Гуан-гуан!» - скопы перекликаются,
И на остров речной слетаются.
Девушка милая, нежная, скромная,
Принцу нашему - пара достойная.

***

№ 9

Последний, 9-й экспромт кончается печально: тот ветер, которому мы радовались в предыдущих стихах (и который был частью даосской пары понятий風流, фэнь-лю, ветер и поток, – пары, которая символизировала непринужденность, свободу и доверие потоку жизни), – этот ветер вдруг превращается в разрушительную силу. 

Рядом с домом выросла ива –     слабая, тонкая-тонкая,
Точно хрупкая талия девы,    которой пятнадцать лет.
Но кто бы подумал: утро настанет,      и, сам того не желая,
Бешеный ветер налетит и сломает      самую длинную ветвь. 

***

Красивая деталь:

1. 弱嫋嫋 – слабая, тонкая-тонкая. Иероглифы имеют общий элемент – «слабые, дрожащие крылья птенца». Сначала – только они 弱, потом – с добавлением «женщины», 嫋, т.е. графически это «девочка-птенец», но «девичьего» смысла у иероглифа нет, он значит тонкий, деликатный. Сначала это слабость (как у птенца), потом это тонкость-хрупкость (как у девочки), и далее ассоциация идет черее элемент 女, от 嫋 – к 女兒, к девушке 15-ти лет (возможно, дочери поэта, 女兒 можно понять и как дочь).

Этим и прекрасна иероглифика. Она создает дополнительный этаж связей и ассоциаций. Они могут быть звуковые и смысловые, как в других языках, но могут быть еще и графические, через элементы, использованные в иероглифах. Китайские поэтические кристаллы имеют еще одно измерение, в сравнении с европейской поэзией.

Гора Небесные Ворота 天門山