С началом Нового времени именно Италия стала главным учителем европейской музыки, именно она сглаживала провинциальную угловатость немцев и голландцев, прививала «этой деревенщине» вкус к мелодичной вокальной музыке и вообще - плавной текучести музыкальной мысли, даже если это была не вокальная, а инструментальная музыка. Мягкие, свободно вьющиеся линии мелодий, но и такая же мягкие, "обтекаемые" контуры формы, без торчащих наружу подпорок и шарикоподшипников. Авторитет итальянских учителей даже и в XVIII веке был так высок, что Бах в рукописях называл себя на итальянский лад Джованни, а Бетховен - Луиджи. Музыка - значит, Италия.
Но и до Нового времени, в мессах Ренессанса, хорошо слышна разница между северными интеллектуалами, с их суховатостью и угловатостью (Окегэм, Обрехт) и итальянской школой, вершиной которой был Палестрина. Он умел все то, что умели северные интеллектуалы (полифонические кунстштюки), но старался писать плавно, предпочитая вьющиеся гаммо-образные пассажи в мелодиях (это легко слышать).
***
Это я не к тому, что одно лучше другого. В каждой технике есть свои достоинства. По поводу гладкости я всегда вспоминаю
Как стих без смысла в песне модной,
Дорога зимняя гладка...
Бродский говорил, что гармоническая школа научила русскую поэзию этой скользящей итальянской гладкости (ибо Батюшков и др. учились у итальянцев); но это не всегда хорошо. Иногда «спотыкание» стиха, заставляющее читателя вдумываться и обращать внимание на важные слова, лучше, нужнее. Иначе стих плывет, плывет, и читатель, убаюканный его плавностью, перестает что-либо замечать. В музыке - та же проблема: слишком гладкое письмо делает музыку "фоновой", как обои.
Но нарочитая затрудненность, не отпускающая внимание ни на минуту (в этом был хорош Бетховен), - это не то же самое, что неуклюжесть и неотесанность. Это следующая, более высокая стадия, которая приходит после обретения итальянской гладкости и текучести.
***
Палестрина, упомянутый выше, - это "ранний" для нас, но очень поздний, "итоговый" мастер долгой традиции хоровой полифонии; конец Ренессанса и его венец. Сразу после него пришло следующее поколение, изменившее музыку: Монтеверди, прежде всего. А Палестрина - очень хорош, просто великолепен. Жалко, что мы уже плохо слышим до-барочную музыку, она для нас уже вся «на одно лицо». Иначе Палестрина был бы для нас кем-то вроде Баха или Моцарта.