Авторитет vs Автоматизм

[diejacobsleiter]

其身正，不令而行；

其身不正，雖令不從 

Это Лунь Юй, 13-6 (Я всегда опускаю "Учитель сказал"). Точный пословный перевод:

Его поведение правильное:    не приказывает, а идут;
Его поведение не правильное:    хоть приказывает, не слушаются. 

Перевод с необходимыми вставками: 

[Если] его поведение правильное, [то, хоть он и] не приказывает, а [дела] идут;
[Если] его поведение правильное, [то,]  хоть [он и] приказывает, [его] не слушаются. 

Переводчики часто добавляют сюда слово правитель («если правитель ведет себя правильно»), но в оригинальном тексте его нет, и никакой китайский лаконизм не вынуждает нас его вставить. Вероятность, что речь идет именно об этике правителя, есть, но не очень большая. 

Правда, в пользу «правителя» говорит сам текст: он скорее о монархе, чем о «простом человеке». Монарх – не министр и не военачальник; царствовать и руководить – не одно и то же. Его роль подобна не несущей колонне, а замковому камню в арочном своде. Его задача – именно «правильно себя вести», чтобы другие могли правильно действовать. 

Но про монарха это общеизвестно (...?) и общепонятно (...?!); гораздо интереснее посмотреть на текст «как он есть», без вставленного для удобства переводчика «правителя». 

Lyall, например, воздерживается от этой вставки:

The man of upright life is obeyed before he speaks;
commands even go unheeded when the life is crooked. 

(Это точный по общему смыслу, но не очень аккуратный в деталях перевод.) Тут уже не монарх, а любой человек, которого уважают за личные качества, встречает у подчиненных готовность делать дело, не ожидая приказа; и если человек – свинья, то и приказы его выполняются плохо либо саботируются.

Примерно то же хочет сказать Ян Хиншун:

Если личное поведение тех, [кто стоит наверху,] правильно, дела идут, хотя и не отдают приказов. Если же личное поведение тех, [кто стоит наверху,] неправильно, то, хотя приказывают, [народ] не повинуется.

Простим китайцу-эмигранту неуклюжесть в русском языке: «тот, кто стоит наверху» звучит коряво, но свою мысль он выразил точно.

Итак, речь в тексте идет не только о монархе, но о любых иерархических отношениях начальник-подчиненный. И мысль текста – в том, что моральный авторитет в них важнее, эффективнее приказного автоматизма; он лучше выстраивает производственные отношения, он попросту надежнее работает.

Я бы добавил, что и горизонтальные отношения равных (на работе и особенно в семье) работают точно так же: если один человек уважает другого, он идет ему навстречу, помогает, и все дела идут сами собой, без просьбы, без давления, без скандала; если уважения нет, если один – свинья, то и другой становится в стойку саботажа, и никакие просьбы и увещевания не помогут. Авторитет и уважение работают хорошо, а принцип «выполнения супружеских  своих обязанностей» работает плохо. И ничего с этим поделать нельзя. И не нужно пытаться: так – лучше.

***

(продолжение)

Люди часто надеются на то, что какая-то формальная система (конституция, армейский устав, корпоративные правила) избавит их от издержек «человеческого фактора» – злоупотреблений, насилия, обмана. Кажется, вот-вот, только подработать немного текст конституции/устава/распорядка и «строго следить за исполнением», и все будет окей. Это заблуждение наивное и опасное.

Наивное – потому что в нем слышится страх жизни, страх встречи с Другим Человеком, страх того, что проблему придется решать здесь и сейчас, самому; а как – «я не знаю». Опасное – потому что любая машина подразумевает машиниста, любые часы – часовщика. Любое упование на диктатуру Механизма – это почти гарантия получения Механика-диктатора.

Идеально работающая система, которая нас «не обидит», – это легистская утопия, только (что ужаснее всего) придуманная не сверху, а снизу: не в голове будущих диктаторов, а в голове будущих рабов.

Характерно, что в первые перестроечные годы среди бывших советских людей были популярны мысли о том, что вот, мол, придет конституция и демократия, и мы перестанем зависеть от произвола плохих людей. Это был точно такой же патернализм, как и надежда на доброго барина. Это были рабские мечты трусливых инфантильных дикарей (в чем винить их, конечно, было бы нечестно; а кто винит – тот сам трусливый дикарь и раб).

Свобода – качество личное, вырабатываемое и защищаемое личностью и неформальным сообществом – комьюнити, общиной, общественной группой. Законы и конституция – разумеется, важны, но они вторичны и вспомогательны. Они – наполовину несущая конструкция, наполовину несомая.

Человеческий фактор – естественное и неубираемое качество социальной жизни. Причем, это решающий фактор: любой взрослый человек знает, как сильно решение любой задачи, требующей разговора (дома и на работе, в офисе бюрократа или со случайными людьми на улице), зависит от его поведения, от того вызывает ли он уважение или нет. Политика и экономика работают точно так же: этика является их частью (вспомним хотя бы «протестантскую этику» Вебера), и авторитет является таким же мощным политическим и экономическим фактором, как реформа налоговой системы или бизнес-план на следующий год. А чаще всего - мощнее. Этого не надо бояться, это надо научиться понимать, с этим надо научиться работать. От того, хорош или плох человек, и как именно он хорош или плох, в конце концов и будет зависеть все: как функционирует политика и экономика, как ладится дело в семье и на работе, – все!

Поэтому так интересно читать немногих авторов вроде Конфуция или Плутарха, которые понимают, что этика – самый влиятельный фактор жизни человеческого общества (политики, экономики, юриспруденции, семьи) и сосредотачивают внимание на анализе этических моделей и выработке формул, которые могли бы принести успех правителю, чиновнику, частному человеку. Услышь эти люди популярное мнение, что правовой автоматизм важнее личного авторитета, они бы сильно удивились...