Об истинном отшельничестве

[diejacobsleiter]

Попалась сегодня занятная поговорка:

小隱隱於野 大隱隱於市

Приблизительный перевод такой:

Ничтожный отшельник скрывается в дикой природе;
Великий отшельник скрывается в городской суете. 

Она встречается в разных вариантах, даже с тройной иерархией, например:

Великий отшельник скрывается при дворе;
средний отшельник скрывается в городской суете;
мелкий отшельник скрывается в дикой природе. 

Но самый аутентичный вариант восходит к стихам неизвестного мне поэта Ван Канцзю, жившего после Троецарствия, при династии Цзинь, то ли в III, то ли в IV веке. Поговоркой стали первые две строки: 

Мелкие отшельники скрываются на холмах и в болотах;
Великие отшельники скрываются при дворах и в городах. 

小隱隱陵藪，大隱隱朝市。

***

Хорошая мысль, играющая многими смыслами. Истинная отрешенность от шума и суеты не только не требует тишины и покоя, а наоборот, требует обстоятельств самых шумных и суетных; только в них проявляется ее подлинная сила, только на таком фоне можно оценить ее истинность. Поэтому настоящим отшельником, мудрецом и святым можно считать не того, кто сбежал подальше от социума, а того, кто в самой гуще социальной жизни сохранил внутреннюю дистанцию от мира, не дал ему себя развратить и разрушить...

При встрече с миром все вменяемые люди испытывают боль и шок; их самое естественное желание – отгородиться. «На свете счастья нет, но есть покой и воля», - думают они. И начинают искать покой и волю. Люди слабые и маленькие ищут во внешних обстоятельствах: бегут в леса и горы. Люди сильные и большие ищут покой и волю внутри; они выбирают обстоятельства, в которых нет соблазна подменить внутреннее внешним, а глубинное поверхностным.

И это не обязательно более трудный путь. В тишине и уединении человек, вопреки ожидаемому покою и воле, находит иногда худший ад, чем в городской суете. Из глубины его души всплывают такие чудовища («искушение св. Антония»), с какими не сравнятся никакие «социальные пытки».

Так что жизнь «на природе» – не такая уж несомненная форма отшельничества (хотя и чрезвычайно соблазнительная). И потому, что «внешнее» отшельничество не обязательно приносит покой и волю; и потому, что настоящая отрешенность познается только в обстоятельствах шумных и суетных. А может быть – только в них она и достижима...

Мне, боюсь, до такой отрешенности не подняться; я – низший, слабый сорт отшельника: мне внешняя тишина и природный ландшафт нужны как наркоману наркотик.