Не возвращаться

晚下兮紫微，

悵塵事兮多違。

駐馬兮雙樹，

望青山兮不歸。

Стихи «хромые», 5+6+5+6. Посреди каждого стиха, на разломе стоит восклицательная частица си,兮. Переводить ее охами или ахами я не стал, заменил многоточиями. 

Пурпур – цвет высшей аристократии (в отличие от общекитайского красного), так что вся первая строка (включая «вечер») может быть намеком на политические обстоятельства (гражданская война 750-х, либо предшествующий ей политический кризис, либо измельчание и оттеснение аристократии). Но я перевел просто и буквально, без намеков, как написано. 

Автор – Ван Вэй. Со своей любимой темой ухода из политики и вообще от мира: в горы, в уединение. Пишет он другу, высокопоставленному чиновнику. 

опускается вечер  ...   пурпур сходит на нет
удручают мирские дела  ...  сколько насилия!
останавливаю лошадь  ...  у сросшихся вместе деревьев
вглядываюсь в синеву гор  ...  не возвращаться!

Белое одиночество

王維: 雪中憶李楫

積雪滿阡陌，故人不可期。

長安千門複萬戶，何處躞蹀黃金羈。

 

Ван Вэй. Среди снегов вспоминаю Ли Цзи 

Снегом обильным       покрыты дороги и тропы:
Старый друг      не сможет приехать в срок.
Чанъан огромен: тысячи ворот,      десятки тысяч домов.
Куда же пойдет, куда поскачет      Золотая Уздечка твоя? 

Золотая уздечка – имя коня. Ли Цзи – даос, который в другом стихотворении предстал непричесанным отшельником, без заколки в волосах и с книжкой подмышкой. Не очень понятно, кто из двух друзей находится в Чанъане (одна из столиц, наряду с Лояном) и куда должен был ехать друг – из Чанъаня в глушь или наоборот. 

Снег – очевидный символ холода, пустоты, одиночества, смерти. Китайский цвет траурных одежд – белый, а не черный. Иероглиф  雪«снег, снегопад» значит также «вычистить, стереть начисто, ликвидировать, уничтожить». Поэтому нет лучшего образа, чем снег, чтобы выразить опустошение, одиночество и чувство смерти. Снег, который завалил дороги, покрыл весь ландшафт и мешает друзьям быть вместе, это не фетовское «чудная картина, белая равнина», не пушкинское «мороз и солнце, день чудесный», а пустота и безжизненность. Мертвенное одиночество. 

Взаимность существования в китайской культуре ощущается острее, чем в европейской, поэтому потребность в друге, в общении сильна даже у даосов, даже у отшельников (у них – даже с особенной остротой). Всякая формула уединения включает в себя дружбу. По-настоящему уединиться можно только вдвоем с другом-единомышленником; когда совсем один – это не уединение, а одиночество, обнуление человека. Уединение прекрасно, одиночество ужасно. 

Поэтому даосская поэзия Ван Вэя (на самом деле, почти вся китайская поэзия проникнута даосским или буддийским духом) так любит тему дружбы, встречи, расставания; поэтому стихи-послания – самый естественный в ней жанр. 

Ужасно одиночество; но ужасно и столичное многолюдство, все эти тысячи дверей и десятки тысяч дворов; в нем так же легко потерять себя, «утратить путь», как и в одиночестве. Стихотворение симметрично: первая часть – опустошенность снежной равнины; вторая часть – это опустошенность многолюдной столицы. Там – пустота и утрата пути («дороги замело»); тут – суета и тоже утрата пути («куда пойти коню»). И там, и там – «куда ж нам плыть?».