[personal profile] diejacobsleiter

Цзы Гун сказал: «Это прекрасный нефрит. Убрать его в шкатулку и спрятать? Или найти хорошего покупателя и продать?» Учитель сказал: «Продать его! Продать его! Я жду хорошего покупателя.» (IX, 13)

Разговор идет в очень прозрачном метафорическом коде. Это, разумеется, не о «побрякушках», а о людях, о самом Конфуции. Цзы Гун наступает на любимую мозоль учителя: напоминает, что он не востребован, его не зовут на службу в достойном месте, он похож на драгоценность в футляре. Ценность велика, а пользы мало. Разумеется, учительство Конфуция с сегодняшней точки зрения выглядит главной ценностью; но сам он так не считал, сам он предпочел бы жить активной политической жизнью. При этом он отказывался идти на службу к амбициозным и аморальным князьям, разрушавшим страну: в этом он участвовать не хотел.

Это вообще интересный, очень китайский сюжет, хотя и знакомый по истории любой страны. (Вспомним, как плохо кончилось учительство Платона у одного из тиранов: он был арестован и продан в рабство.) Все китайские интеллектуалы, и даосы, и конфуцианцы, и легисты, вытачивали свой этический кодекс, свой интеллект, свою образованность с единственной целью – применить их на государственной службе.

Даже даосы не гнушались этого. Даже их главный учитель Лао Цзы (и это единственное, что известно о нем) был чиновником, главным архивариусом царства Чжоу, пока не ушел отшельничать (либо служить кому-то другому, это уже неизвестно); а его последователи часто предпочитали внешнему отшельничеству внутреннее, и от гос. службы не отказывались. А уж конфуцианцы, моисты и легисты вполне сознательно строили свои учения как политические, реформаторские. Это были «пакетные» проекты государственной политики, снабженные максимально возможным онтологическим, этическим и политологическим обоснованием.

Но в этой среде интеллектуалов был кодекс чести: не идти на службу к случайным людям, не служить недостойным правителям. Кодекс звучал так: лучше нищета и безвестность, чем предательство своих принципов, продажа их какому-нибудь наглому денежному мешку или узурпатору. А те, кто шли на компромисс и служили негодяям, сразу теряли уважение коллег и роняли свою репутацию.

Кстати, в «Троецарствии» эта тема всплывает не раз и не два: как мудрецы с кличками «Спящий дракон» и «Птенец Феникса» долгие годы уклонялись от службы недостойным,  пока, наконец, не встретили Лю Бея. Или как амбициозный интриган Сыма И искал не столько достойного, сколько перспективного правителя, через которого он мог бы добраться до высшей императорской власти.

Но во всех этих случаях ритуал один и тот же: интеллектуалы привередничают, правители мечтают получить их в советники и потому ведут себя крайне сдержанно и почтительно. (В текстах Лунь Юй, Мэн-цзы и в Исторических Записках это зафиксировано много раз.) Интеллектуалы-мудрецы были единственными людьми, перед которыми правители склонялись в почтении. Потому что заставить чей-то ум служить себе силой – трудно. Да и зачем? Ум – вольная птица; если он лишен свободы и инициативы, он работает гораздо хуже, чем мог бы...