die Jakobsleiter

Прежде чем перевести фрагмент из «Дао Дэ Цзин», небольшое и вряд ли нужное, но уж пусть будет – пояснение. В тексте упоминается пять цветов, пять нот, пять вкусов. Знать их для понимания текста не нужно; Лао Цзы не столько обсуждает, сколько осуждает все эти культурные «разносолы».

Есть пять элементов: огонь, земля, металл, вода, дерево. Им соответствуют пять нот (gong, shang, jue, zhi, yu), по-нашему пентатоника (do, re, mi, sol, la). А также пять цветов и пять вкусов. Элементы, цвета и вкусы соответствуют так:

Огонь – красный – горький
Земля – желтый – сладкий
Металл – белый – острый
Вода – черный – соленый
Дерево – зелено-голубой – кислый 

***

Но Лао Цзы на все это глубоко наплевать. Вот его текст, Дао Дэ Цзин, № 12:

Пять цветов делают глаза людей слепыми;
Пять звуков делают уши людей глухими;
Пять вкусов делают рты людей нечуткими ко вкусу. 

Погоня за добычей на охоте делает людей безумными;
Погоня за редкими товарами делает людей развращенными. 

Вот почему мудрец служит брюху и не служит глазам.
Поэтому отвергает – то, а берет – это. 

*** 

И опять – почти провокационный выпад Лао Цзы против разнообразия, которое несет цивилизация, а с ним – и наслаждение разнообразием. Всякая сложность для Лао Цзы – убийца исходной простоты, всякое множество – убийца единства. 

Но тут интересно не это, а теория наслаждения. На похожие темы рассуждали и ранние греки: Гераклит и особенно Платон. Главная мысль в том, что наслаждение связано не с остротой, а с притупленикм чувств («пять цветов делают глаза слепыми»). Природа наслаждения – бесконечное «повышение ставки»: вчерашнее наслаждение сегодня уже не услаждает, нужен более сильный раздражитель; а завтра понадобится еще более сильный. Это мифологема Дон Жуана, главный европейский символ гедонизма. Это человек, который не способен остановиться, он обречен искать новые, более сильные удовольствия, ибо старые ему быстро приедаются. 

Всякий, кто станет на путь удовольствия и удовлетворения желаний, будет неизбежно терять чуткость к старым удовольствиям, хотеть новых и нуждаться всякий раз в более острой и длинной игле, чтобы проткнуть тот слой жира, которым он обрастает. Путь наслаждения (обжорство, гурманство, пьянство, эротоманство, эстетизм, лень и т.д.) – это бесконечный туннель, в котором мрак только сгущается. Это путь умирания, деградации, гниения человека. 

(Слово «бесконечность» для пошлых дураков звучит возвышенно и благородно; но вообще-то ничего благородного там нет. Это синоним мрака, хаоса и полного отсутствия смысла и толка. И антоним определённости, осмысленности, постигаемости.) 

Были и другие попытки построить теорию наслаждения. «Лови момент» и прочие гедонистические глупости я не обсуждаю, это для совсем уж слабоумных, не сделавших и первых шагов в мышлении. А вот эпикурейство было интересным решением, хотя и не стало мейнстримным. Эпикур сразу отбросил все радости гедонистов, потому что это «не чистые удовольствия, а смешанные со страданием». Они несут с собой больше неприятностей, чем приятностей: понос от обжорства, похмелье от пьянства и т.д. 

И получилось так, что эпикурейцы, которых в литературе часто изображали поклонниками поросячьих радостей в застолье и в постели, на самом деле построили очень аскетический, почти монашеский идеал. Их чистые удовольствия – это духовные радости: дружба, чтение, размышление. И ничего «телесного». Это красивая логика, но все-таки немножко лукавая: она произвольно сортирует удовольствия, отбрасывает «неудобные», и вместо решения проблемы ускользает от нее. 

Так что всерьез говорить об удовольствии можно только как у Лао Цзы (или Платона с Гераклитом) как о бесконечной погоне охотника (отсюда образ погони у Лао Цзы, очень остроумный и уместный), о бесконечном повышении ставки, о бесконечной потребности усиливать и обострять удовольствия, делать их более изощренными и причудливыми (садо-мазо). И главное, что происходит на этом пути – это притупление чувств. (Обострение чувств – это иллюзия; более острыми становятся раздражители и потребность в их заострении.) 

Об этом и говорит Лао Цзы, но не медицинским, а метафорическим языком. Разумеется, он не считает, что пять цветов приводят к обычной слепоте. Он говорит, что путь эстетических и чувственных удовольствий – это путь притупления чувствительности, а также нравов, а также, отметьте, ума. В конце этого пути человека ждет безумие. (Дон Жуан и был уже вполне безумен в конце, когда звал статую на ужин и хорохорился перед ней.) 

Когда Лао Цзы предлагает заботиться о брюхе, а не о глазах, он хулигански заостряет свою мысль. Нет, он не призывает стать Санчо Пансой (Panza = пузо). Он говорит, что мудрец к вышеперечисленным вещам (т.е. к воспринимаемому чувствами миру) подходит не с позиции удовольствия, а только с позиции удовлетворения потребности. Почти как у Сократа: «я ем чтобы жить, а они живут, чтобы есть»...