3-15. Ли или не ли

Гибкое и многоликое в употреблении, слово ли  禮 могло значить и конкретный свод правил поведения в той или иной ситуации (и в обрядах, и в обыденной жизни); и социальную форму вообще, как философскую категорию; и инструмент диалектического описания в таких парах противоположностей как музыка / ли (объединяющая своей стихийностью и эмоциональностью музыка / различающая, разделяющая своей рациональностью социальная структура-ли); чувство / ли (искреннее побуждение, порыв / его формалицазия в поведенческой модели-ли); жесткость-ли / мягкость-хэ (строгость правил-ли / ее смягчение-хэ человечным обращением, терпимостью) и т. д., и т. п.

Но в разговорах ли иногда употреблялось просто как оценка, «диагноз»: соответствует нечто принятым понятиям о норме – значит, ли. Не соответствует – значит, не ли. И в «Записках о ли», и в «Лунь Юй», и в «Мэн-цзы» можно встретить диалоги, в которых собеседники педантично выясняют, ли это или не ли: «это – ли»; «это – не ли»...

Как и в отношении этики, так и в отношении этикета Конфуций любил подчеркивать, что важно не то, как ты информирован и какой ты «эксперт», а то, как ты себя ведешь. И ученики, склонные к красноречию и софистике, вроде Цзы Гуна или Цзай Во, постоянно выслушивали от Конфуция язвительные реплики о том, что быть мудрым и быть «специалистом по мудрости» – не одно и то же.

На эту тему написан и текст 3-15 (Лунь Юй). Конфуций в большом императорском храме подробно расспрашивает служителей о тонкостях и значении обряда; кто-то из присутствующих вслух комментирует: «Откуда у этого человека репутация знатока ли? Он же расспрашивает обо всем, как невежда!». На что Конфуций откликается: «Так это – и есть ли». В том смысле, что настоящее ли – это не столько «знать все правила», быть «экспертом», сколько иметь к ним живой благоговейный интерес, учиться, интересоваться, расспрашивать, не стесняясь показаться невеждой. Знание не живет без познания нового; «образованность» не живет без учебы. (В других текстах он еще подробнее говорит о том, что знание живет только в модусе обновления, развития, учебы: «разогревать старое и узнавать новое»). А вот и сам текст:

子入大廟，每事問。或曰：「孰謂鄹人之子知禮乎？入大廟，每事問。」子聞之曰：「是禮也。」

Буквальный перевод:

Учитель, входя в Великий Храм, расспрашивал обо всех делах (= обо всем, что там делалось). Кто-то сказал: «Как можно называть этого сына человека из Цзоу знающим ЛИ? Он же входит в Великий Храм и расспрашивает обо всем!» Учитель, услышав это, сказал: «Это и есть ЛИ».

Есть мнение, что описываемая ситуация относится ко времени, когда Конфуций был на службе в родном княжестве Лу (в том числе, помощником в официальных поминальных службах в Великом Храме); это было до его ухода со службы и начала его странствий по княжествам Поднебесной. Цзоу – это город в Лу, где когда-то отец Конфуция занимал высокую чиновную должность. Поэтому в ранние годы Конфуция могли называть «сыном человека из Цзоу».

А Великий храм (Да Мяо) – это тот самый храм в княжестве Лу, в котором, вопреки ли, т.е. «не по чину» служили императорскую поминальную службу ди. Будучи поначалу «эксклюзивным» императорским храмом, Да Мяо, как все «эксклюзивное», быстро «вышел в тираж», стал массовым: сначала в Лу, потом в других княжествах. Запрос в гугле на Да Мяо, 大廟 выдает множество Великих Храмов, от провинций материкового Китая до Кореи, Тайваня и Таиланда. Что касается службы ди в княжестве Лу, то вот что пишет о ней В. Алексеев:

«Это совершалось в шестой луне в Великом храме, где стояла священная колонка с его (предка династии) посмертным титулом, представлявшая его духовную особь. Ему приносили в жертву белого быка, употребляя при этом точно такие же сосуды, какие были в ходу в храме предков Чжоу (в столице). Пели торжественный древний гимн (из сборника, обработанного впоследствии самим Конфуцием), танцевали с красным щитом и яшмовой секирой в руках и, наконец, исполняли дикие песни и танцы инородцев, показывая этим, что влияние основателя луской славы распространено вместе с чжоуским по всем странам Китая.»

Чжу Си в своих комментариях подчеркивает мотив «благоговейного внимания». Даже зная свое дело, продолжать учиться ему, будто не знаешь – вот высшее проявление внимания и отдачи. Цитирую: «’Это – ЛИ’, – сказал Кун-цзы; и его фраза означает, что под ЛИ надо понимать высшую точку человеческого благоговения и внимания к делу.»

Уточненный перевод текста 3-15:

Учитель, входя в Великий Храм, расспрашивал обо всем, что там делалось. Кто-то сказал: «Как можно называть этого Цзоуского отпрыска знающим ЛИ? Он входит в Великий Храм и расспрашивает обо всем!» Учитель, услышав это, сказал: «Это и есть ЛИ».

Конфуций, Вагнер и форма как термос

Когда-то, реконструируя этическую систему Конфуция и добираясь до более точных переводов его главных слов, я был очень рад встретить текст 4-3:

唯仁者
能好人
能惡人

Только обладающий жэнь
может любить людей,
может ненавидеть людей.

Сразу потеряла смысл старая нелепая традиция переводить жэнь как «человеколюбие» (какое «любие», если «ненавидеть»?) и укрепилась уверенность в том, что жэнь, с ее буквальным значением «человечность» надо понимать как эмпатию, чуткость, экзистенциальное чувство другого (仁 состоит из человека и двойки, буквально: «второй, другой человек»).

Если развить эту мысль, получится, что не имеющий эмпатии – не способен любить или ненавидеть людей. А на что он способен вместо этого? Что у него заменяет эмпатию? Видимо, интерес. Если интерес есть, он пользуется людьми; если нет – равнодушен к ним или презирает их. Любить и ненавидеть он способен разве что самого себя.

По поводу первого («пользуется») тоже есть хорошая фраза, высеченная как в камне: «Цзюнь-цзы – не инструмент!» (в чужих руках); нельзя позволять себя использовать. По поводу второго и третьего (равнодушие и особенно презрение): тут Конфуций оказывается единственным в поле воином, сражающимся на два фронта, против двух популярных учителей равнодушия и презрения: даосов и легистов (последние – еще и учителя того, как «пользоваться» людьми).

Полностью эмпатии, конечно, не лишен никто. Но угасшая с годами или слабо выраженная или, особенно, насильно погашенная в себе, выкорчеванная эмпатия – очень распространенная вещь. И тогда – да, способность ненавидеть вырождается в холодное презрение, а любить – в холодное использование. А на последней стадии все вырождается в еще более холодное равнодушие. И это может происходить не только в порядке «порчи», но и просто – с возрастом.

***

В «Майстерзингерах» Вагнера, в 3-м акте есть любопытный урок композиции, который Ганс Сакс дает Вальтеру Штольцингу (опера – на «производственную тему», про композиторов). Тот, молодой и задиристый, говорит, что ему вся эта «техника» ни к чему, что если нет живого чувства, «весны в душе», то нечего и браться за сочинение. На что Сакс ему возражает: пока ты молод, ты можешь сколько угодно ездить верхом на этой «весне в душе», работать на одном энтузиазме и страсти. А мастерство нужно для того, чтобы сохранить «весну в душе» на будущее, на долгие годы, когда человек стареет и черствеет. Мастерство и техника, т. е. форма – это способ продлить молодое чувство до старости.

Подобным образом работает и ли в конфуцианстве. Люди стареют и черствеют. По молодости у них может быть много сочувствия и эмпатии, и тогда форма проявления кажется не очень важной: эмпатия подскажет, как себя вести. Но с годами человек охлаждается и черствеет; и тогда владение формой-ли начинает работать как «термос», позволяющий сохранить живой свою эмпатию, теплым и сочувственным свое отношение к людям...