Амплуа мудреца

[diejacobsleiter]

(в продолжение предыдущего)

Мудрые люди, влиявшие на мировоззрение следующих поколений, были всегда, и их имена сохранились даже из очень глубокой древности: например, Имхотеп, «ренессансный человек» Древнего царства, визирь фараона Джосера (XXVII в.), архитектор первой пирамиды и красивейшего погребального храма, врач, писатель, чьи моралистические тексты читались на протяжении всей последующей истории Египта (а до нас не дошли); или Фу Си, изобретатель триграмм, циркуля, рыболовства и моногамии, первый император и «культурный герой» китайской истории.

Но осознанное амплуа мудреца – не такое уж древнее. Оно относится исключительно к Осевому времени (Ясперс его датирует VIII-II вв. до н.э.; и его оценка не вызывает возражений, как и сам термин). «Век семи мудрецов» в Греции – самый наглядный пример. Мудрость традиции, которая всегда права, сменилась мудростью частного человека, рассуждающего своим умом и под свою ответственность, и потому могущего быть правым или неправым. Это еще не философия, но уже и не автоматическая передача традиции.

Первым тут появилось индивидуальное мышление, и лишь потом оно осознало необходимость в систематизации своих инструментов. Тут и пролегает граница между веком мудрецов и философов: первые просто изрекали премудрости, а у вторых появилось системное мышление общими понятиями, аргументация, логика, этика, политология и натурфилософия. Рождение философии – это VI век, а мудрецы – это VIII-VII вв. или даже чуть раньше: хронология тут туманная.

Философы осознавали свое отличие от мудрецов, что и зафиксировано в словах – софос и философос, мудрец и любитель мудрости. По мере «объективации» умственного инструментария и, тем самым, «отодвигания» его от человека, и сам человек чувствовал себя «отодвинутым» от мудрости: уже не мудрец, а только любитель мудрости; знаю свое место и на большее не претендую. В пару к пифагорову словечку «философос», Конфуций выразил свою позицию очень похожим, на самом деле, выражением: «люблю древность и штудирую ее». Он тоже осознавал дистанцию: «я – не мудрец, а всего лишь любитель мудрости».

Лао-цзы и Конфуций, хоть и называются почтительно 聖 шэн, «совершенномудрыми», – уже не мудрецы, а философы. Мудрецы были двумя веками раньше; они упоминаются во всех «осевых» текстах, и термин 聖 шэн применяется к ним регулярно. Но их имена не сохранились. Вот, например, характерный пример из Ли Цзи (I-9):

Попугай умеет «говорить», но он не более чем птица;
Обезьяна умеет «говорить», но она не более чем животное;
Современные люди, не знающие Ли:
пусть они и умеют говорить,
но разве у них – не души птиц и животных?
А когда люди – как птицы и животные, не знающие Ли,
у отца и сына может оказаться одна самка.
Для того мудрые люди (聖人) и создали учение о Ли:
Они помогли людям освоить Ли,
познать себя и отличить себя от животных. 

По всему, кажется, что текст – о «первых мудрецах» и «культурных героях» вроде Фу Си, но одно выражение показывает, что на самом деле тут смешаны самые древние основания цивилизации (отказ от инцеста), с самыми недавними, «осевыми» мудростями: фраза 知自 познать себя, повторяющая девиз Дельфийского храма ΓΝΩΘΙ ΣΕΑΥΤOΝ, – это вовсе не «седая древность», ни для Дельф, ни для Китая, а недавняя новация века мудрецов. Главный девиз и главная ценность этого века – самопознание человека.

И само рассуждение безымянного автора (скорее всего, написанное до эпохи философов, до Конфуция) – хороший образец предфилософской «осевой» мысли: уже с рефлексией над этикой и современностью, с аргументацией и использованием общих понятий, но еще без признаков развитой философской системы и без возведения всего к единому корню-архэ. Этим займутся не мудрецы VIII в., а их последователи в VI в., «любители мудрости» – Лао-цзы и Конфуций.