Две минуты стояла в зале тишина после окончания 9-й симфонии Малера. Такого я не припомню. Зал был совершенно загипнотизирован. Это Люцернский фестиваль, дирижировал Клаудио Аббадо, чудом выживший после первой волны рака и вскоре обреченный умереть от второй. Это один из его последних концертов, - кстати сказать, каждый из которых был настоящим чудом (я уже ссылался на его фестивальные видео, когда писал о Малере).

Умирающие или сходящие со сцены дирижеры часто выбирают Малера. Иногда Вагнера, но чаще именно Малера. "Песни на стихи Рюккерта", "Песни об умерших детях" или "Песнь о земле" на стихи китайских поэтов. Или любую из симфоний. В них всех царит дух прощания с миром. Написанные на рубеже XIX и XX вв., они были лучшим артистическим выражением "Заката Европы", конца европейской, особенно венской, культуры.

Последние годы жизни Аббадо - это постоянное присутствие на Люцернском фестивале (одном из немногих серьезных и негламурных), и это Бетховен, Вагнер, Шенберг и много-много Малера. Именно в эти годы он стал, возможно, лучшим малерианцем. И вот, 9-я симфония, с медленно угасающим финалом, с настолько убедительно сыгранным умиранием и растворением в небытии, что в итоге - глубокий эмоциональный шок, у дирижера, оркестра, зала.

Симфонии Малера длинны и трудны. Их надо научиться проживать, а не прослушивать. После многих неудачных заходов, терпеливо. Они не для наслаждения, а для трудного опыта, из которого выходишь другим человеком. Вот и 9-я: это полтора часа плотной музыки. Ее трудно советовать "послушать". Нужно просто знать, что это есть, и потом выбрать момент, чтобы сосредоточиться и нырнуть туда с головой. Просто слушать эту долгую концовку, написанную тишайше, на грани слышимости, не имеет смысла: к ней ведет долгий путь, она - итог. Но глянуть краешком глаза/уха можно. Это примерно от 1 часа 20 мин. до 1:25.

Ван Вэй (701-761). Прощание

Спускаюсь с коня, вином тебя угощаю;
Спрашиваю: «куда ты нынче направишься?» 

Отвечаешь: «чего я желал – не добился;
Вернусь, исчезну в горах у границы Наншани.» 

И просто уходишь; и больше не будет вопросов...
А белые облака – не знают пределов времени. 

(Перевод мой)

Из примечаний Алексеева:

Чего я желал – не добился — «недостижение желаемого» — один из основных мотивов китайской классической поэзии. Неудачник считает себя вправе жаловаться вслух, подражая в этом своему великому предку династии неудачников — Конфуцию, резко различавшему достоинство человека (дэ) и удачу (дэ, другой иероглиф), которую приписывал судьбе (мин), не подлежащей человеческому разумению и воздействию.

Белые облака — идеал поэтической души —образ постоянный, вошедший в поэтическую хрестоматию Китая с давних пор.

***

Этот фантастически красивый текст использован Малером в его симфонии-песне Lied von der Erde, Песнь о земле. Это одна из последних, как говорится, «програмных» вещей Малера; она написана на 6 текстов разных китайских поэтов. «Китайский поворот» Малера мне теперь совершенно неудивителен: с его сильнейшим чутьем на поэзию, он не мог не оценить ее красоты даже в очень вольном переводе Бетге.

Поначалу Малер писал на старинные фольклорные тексты, потом на тексты Фридриха Рюккерта, который был рафинированно образованным специалистом по восточным литературам и переводчиком со множества языков. Рюккерт и сам писал стихи в китайском стиле. Так что неудивительно, что он стал проводником, приведшим Малера от немцев к китайцам. А китайцы в поэзии – это те же немцы, только лучше.

Китайская поэзия очень популярна в русской литературе – у переводчиков, стилизаторов, читателей. Какое-то внутреннее родство, даже в плохих переводах, «пробивается». (С английской культурой у китайцев такой стыковки нет.) Но и в русском случае совпадение не полное, каких-то элементов не хватает: идеи служения, сдержанности, самодисциплины, культурной вышколенности. Наверное, самыми близкими для китайцев были в Европе немцы – немцы не фельдфебельского, а рафинированного типа, как Гете или Рюккерт. 

А самый серьезный контакт между европейской и китайской культурой состоялся, видимо, в музыке Малера. Тут надо говорить спасибо его поэтическому чутью. Никто так глубоко не прочувствовал китайскую поэзию, никто так далеко не проник за оболочку ее внешней простоты.

Послушать поэму можно здесь. Читает китайская девочка, которую учат по-конфуциански: «начинать надо с поэзии». Она записывает в день по стихотворению.


Мода на китайскую поэзию в Европе началась с двух французских переводов, 1862 и 1867 года:

1.       Marquis dHervey de Saint-Denys (1822–1892), “Poésies de l’époque des Thang”, 98 стихотворений 35 поэтов династии Тан.

2.       Judith Gautier (1845–1917), дочь поэта Théophile Gautier, “Le livre de jade”, 71 стихотворения 23 поэтов династий Тан и Сун. 

Потом пошли постоянным потоком немецкие, английские, русские переводы.

Другой всплеск интереса к китайской поэзии случился в 1907 году: это «Китайская флейта»,
Die chinesische Flöte, вольные переводы, которые в 1907 году выпустил в свет поэт Hans Bethge. Книга вышла огромным тиражом 100.000 и оказала большое влияние на немецкую музыку первой половины ХХ века. 

Первым откликнулся Малер: он использовал 6 текстов в своей «Песне о земле», Das Lied von der Erde (1909). После него этим источником вокальных текстов воспользовались Шенберг, Веберн, Рихард Штраус и еще десятки композиторов. (Вот тут есть не то чтобы интересный, но впечатляющий размером список.)

Но надо помнить вот еще о чем. 

Во-первых, из европейских народов, именно немецкая эстетика и поэтика наиболее близки к китайским. Эта магия неподвижной созерцательности («Горные вершины Спят во тьме ночной»), этот культ одухотворенной дружбы («Друг мой, друг далёкий, Вспомни обо мне!»), этот лучший в истории поэзии стиль, который у немцев был усвоен русско-немецкими поэтами Тютчевым, Лермонтовым и Фетом, – он почти полностью совпадает с китайским вкусом и родившимся из него японским (хайку, танка). Так что немецкие и русские переводы с китайского (и японского), по идее, должны легко соответствовать оригиналу: между ними нет эстетической пропасти. Но и этика немецкая тоже близка к китайской (но уже непохожа на русскую!). На одной старинной немецкой карте Европы там, где находятся немецкие земли, было написано «А тут живет народ, очень похожий на китайцев». 

Во-вторых, не надо забывать о Фридрихе Рюккерте. Я ищу точный список его переводов с китайского, но пока не нахожу; возможно, это даже не была поэзия. Но и без переводов: его «ориентальный» стиль был очень китайским, и он тоже оказал огромное влияние на Малера. Я уже писал о лучшей Lied всех времен и народов – Ich bin der Welt abhanden gekommen (1901). "Формула Рюккерта" (а это середина 19-го века) подготовила всплеск немецкого интереса к китайщине в начале 20-го и интерес к «Китайской флейте» Бетге. 

Формула эта - сочетание активного служения (и Ли Бо, и Ду Фу были на службе у императора, а Рюккерт в университете) и внутренней отрешенности. Примерно такой:

Я навсегда для мира потерян.
Сколько я времени в нем сгубил!
Он обо мне забыл, я уверен:
Мертвым меня давно объявил.

Мне все равно, что кто-то и где-то
Меня не числит в списках живых.
Что я могу возразить на это?
Я ведь и правда умер для них.

Нет меня в мире безумном, злобном;
Покой я нашел вдали от людей.
Живу я один - в моем небе огромном.
В любви моей. И в песне моей. 


Фридрих Рюккерт потерял сразу двоих детей, трех и пяти лет (они умерли от скарлатины). Чтобы справиться  с тем, с чем справиться вообще-то невозможно, он писал об этом стихи. Их было много (428 стихотворений), писаны они «в стол», только для себя, и опубликованы посмертно как Kindertotenlieder, «Песни об умерших детях».

Писатели, как известно, выписывают из себя проблемы, выносят из себя, объективируют их. Это могут быть навязчивые мысли о самоубийстве («Страдания юного Вертера») или просто кошмарные наваждения («Нос», «Мертвые души»). Но никогда до Рюккерта темой писательской самотерапии не была смерть собственных детей.

В предыдущие века, когда смертность детей была высокой и привычной, переживания, скорее всего, были не такими сильными. Ну или мы просто о них не знаем. Бах имел 20 детей, из которых в детстве умерли 10. Как он это пережил? Без особых страданий? Или тоже "выписывал" из себя боль в своих кантатах? В Рождественской оратории есть много арий, полных печальной интимности и горькой теплоты, когда речь идет о младенце Иисусе. Это его вариант "песен об умерших детях"? Невозможно сказать.

Но в следующую эпоху, в XIX веке, с подъемом медицины, дети стали умирать реже, и тогда их стали внимательнее наблюдать с раннего возраста, относиться к ним более лично. Появился интерес к особому миру детства, детская литература, детская педагогика. Но и смерть детей теперь стала переноситься тяжелее.

Рюккерта смерть детей не сломала (он прожил еще более 30 лет и не перестал работать), но сильно изменила. Его тайные стихи из Kindertotenlieder звучат иначе, чем его поэзия для публикации. При всей его профессорской искушенности, они просты до косноязычия, лишены красот слога, иногда кажутся юродствующими. Ритм «неуклюж», как у деревенского поэта-самоучки.

Но это не неуклюжесть, а новый «трудный» стиль. И это не юродство: простая серьезность каждого слова тут выстрадана, выцарапана у боли. Вообще, эти стихи очень трудно читать, боль из них торчит, как кость из открытого перелома.

И это все (для меня) признаки настоящего поэта. И то, что он не отделяет боль от поэзии, но и то, что он не бежит продавать ее на рынке, не страдает напоказ. А пишет стихи для себя, потому что это его естественное состояние: он так живет, он так выживает в своей личной катастрофе.

Вообще, это очень мощная и необычная поэзия. Так уже получается, что на личном горе искусство процветает лучше всего. (Миф об Орфее связал эти две вещи раз и навсегда.) Музы – всегда немножко некрофилки и падальщицы.

Мой перевод тороплив, ибо работа не дает отвлекаться надолго; но он старается быть точным и по смыслу и по ритму (что особенно важно, ибо гладко-попсовых ямбов «как стих без смысла в песне модной» тут нет и быть не должно). Нарочитое косноязычие я тоже пытался передать, без него стихи не работают, «не болят». Ритмическую «неровность» я показал удлиненными пробелами.

Пять песен Малера на стихи из Kindertotenlieder можно послушать здесь. Мои переводы – первая и последняя песня этого цикла. 

Наутро     солнце так ярко лучилось,
Как будто     ночью беды не случилось.
Но беда     настигла меня одного;
А солнце   –   оно для мира всего. 

Тебя в темноту эта ночь    тянет.
Но пусть  –  она в вечный свет канет!

Светильник в доме     погас у меня.
Радости свет,    я славлю тебя! 

*** 

В такую погоду,    в ветер и стужу
Я б детей никогда    не послал наружу!
Их просто   вывели    погулять,
А я не смог   ничего   сказать!

В такую погоду,    в стужу и ветер,
Я бы их не пустил ни за что не свете!
 «Они заболеют!»   –   подумал бы я.
А теперь бесполезна забота моя.

В такую погоду,    в холод и мрак,
Я бы их за порог не пустил ни на шаг.
 «Они завтра умрут!» – испугался бы я.
А теперь     напрасна тревога моя...

В такую погоду,     в хаос такой
Детям нельзя     во двор ни ногой!
Их просто   вывели    погулять,
А я не смог   ничего   сказать!

В такую погоду,     в бурю такую,     в ужас такой
Они, словно дома у мамы, нашли    покой:
Там ветер их     не пугает;
Там божья их длань защищает.

Original texts )

Еще стихотворение Фридриха Рюккерта. Это хороший поэт, но немножко профессор-поэт, вроде Вячеслава Иванова. Играет на клавиатуре своей эрудиции. Если уметь играть, то ничего плохого в этом нет. Для Рюккерта вся мировая культура, и исторически, и географически – родной дом; мне это близко.

Прежнее, что я выкладывал, про уход от мира, было немножко в восточном стиле. А это, про полуночные бдения, стилилизовано под немецкую религиозную поэзию XVII века: сразу вспоминаются длинные опусы Герхардта, тексты хоралов, все такое старинно-германское, мрачно-мечтательное, простодушно-серьезное, визионерское, баховское.

Тут, как любили в старину, жесткая силлабо-тоника, почти закованная в латы, и очень простые, хотя и торжественные слова. И тут интересная штучная строфа, которая лучше всяких слов, ритмом, выражает мысль стихов. Начинается строфа восходящей волной, а кончается откатом волны назад, падением, разочарованным возвращением к началу. Картина тщеты человеческих усилий, – когда они не опираются на помощь свыше. Когда это выражено ритмом, слова уже не так важны, они могут быть очень простодушными.

Мой перевод, конечно, торопливый, поверхностный и несовершенный. Наслаждайтесь лучше оригиналом. Или песней Малера на эти стихи; ею, правда, трудно «наслаждаться», это одна из самых мрачных и гнетущих песен из всех, что мне попадались.

(И нет, ни за что на свете не стану я переводить «Um Mitternacht» сверх-пошлым «В полночный час»!)

Um Mitternacht
Hab' ich gewacht
Und aufgeblickt zum Himmel;
Kein Stern vom Sterngewimmel
Hat mir gelacht
Um Mitternacht.

В ту полночь
Не думая о сне,
Я вглядывался в свод небесный;
Но ни одна звезда из бездны
Не улыбнулась мне
В ту полночь. 

Um Mitternacht
Hab' ich gedacht
Hinaus in dunkle Schranken.
Es hat kein Lichtgedanken
Mir Trost gebracht
Um Mitternacht.

В ту полночь
Я мысли направлял
За темные границы мира;
Но луч надежды из эфира
В ответ мне не сиял
В ту полночь.
 

Um Mitternacht
Nahm ich in acht
Die Schläge meines Herzens;
Ein einz'ger Puls des Schmerzes
War angefacht
Um Mitternacht.

В ту полночь
Я вслушаться хотел
В сердцебиенья такт и доли;
Но только пульс сердечной боли
До слуха долетел
В ту полночь.
 

Um Mitternacht
Kämpft' ich die Schlacht,
O Menschheit, deiner Leiden;
Nicht konnt' ich sie entscheiden
Mit meiner Macht
Um Mitternacht.

В ту полночь
Себя я снарядил
В сражение с людским страданьем;
Но с этим справиться заданьем
Мне не хватило сил
В ту полночь.
 

Um Mitternacht
Hab' ich die Macht
In deine Hand gegeben!
Herr! über Tod und Leben
Du hältst die Wacht
Um Mitternacht!

В ту полночь
Все силы я вручил
Господь, тебе! Над звездной твердью,
Над жизнью нашей и над смертью
На вахту ты вступил
В ту полночь. 


Краткая справка для любознательных: Фридрих Рюккерт жил в первой половине XIX века, был профессором восточных языков (знал 30 языков), был превосходным и очень плодовитым поэтом и переводчиком, много писал стихов в «восточном стиле», и по популярности у композиторов уступал только Гете, Гейне и Рильке. На стихи Рюккерта писали, начиная с Шуберта. Малер, например, создал два самых красивых своих цикла для голоса и оркестра: «Песни об умерших детях» (у Рюккерта умерло от скарлатины двое детей, и он написал об этом книгу из 428 стихотворений с тем же названием Kindertotenlieder) и «Песни на стихи Рюккерта» (Rückert Lieder).

Одна из Rückert Lieder стала, по-моему, самой красивой за всю историю жанра Lied. Она тоже «восточная», про бегство от мира. Ее любят певцы и дирижеры, заканчивающие карьеру или предчувствующие близкую смерть. Я не заканчиваю карьеру, не бегу от мира и не собираюсь умирать, но тоже очень люблю ее переслушивать. Вот, наконец, попытался перевести ее текст настолько близко к оригиналу, насколько мог (включая метр и ритм).

Я навсегда для мира потерян.
Сколько я времени в нем сгубил!
Он обо мне забыл, я уверен:
Мертвым меня давно объявил.

Мне все равно, что кто-то и где-то
Меня не числит в списках живых.
Что я могу возразить на это?
Я ведь и правда умер для них.

Нет меня в мире безумном, злобном;
Покой я нашел вдали от людей.
Живу я один - в моем небе огромном.
В любви моей. И в песне моей.


Ich bin der Welt abhanden gekommen,
Mit der ich sonst viele Zeit verdorben;
Sie hat so lange nichts von mir vernommen,
Sie mag wohl glauben, ich sei gestorben!

Es ist mir auch gar nichts daran gelegen,
Ob sie mich für gestorben hält,
Ich kann auch gar nichts sagen dagegen,
Denn wirklich bin ich gestorben der Welt.

Ich bin gestorben dem Weltgetümmel!
Und ruh' in einem stillen Gebiet!
Ich leb' allein in meinem Himmel,
In meinem Lieben, in meinem Lied!

Ссылки на самые сильные записи (певица или певец и дирижер): Кожена и Аббадо. Фон Оттер и Гардинер. Фишер-Дискау и Бём. Ферье и Вальтер, Шварцкопф и Вальтер. Людвиг и Клемперер. Ну и есть еще много других хороших: люди обычно выкладываются полностью, исполняя эту вещь.