С одной мыслью, которую открою чуть ниже, я пошел гуглить фразу «похож на дождь», чтобы выяснить: что в поэзии было принято сравнивать с дождем. Однако меня хватило ненадолго. Полезло всякое попсовое «Дождь похож на тебя, Он такой же холодный...» или, еще страшнее, «Ведь слёзы так на дождь похожи. Держать в себе переживания? Нет, это просто невозможно». Нет, это просто невозможно, – сказал я себе и остановился. Эту навозную кучу я не буду разгребать ни ради какого жемчуга. 

А искать я начал после того, как застал двух поэтов за перекличкой: Шекспира и Рильке.
 И мне стало интересно, насколько это частое сравнение. Но я сдался. А перекличка - вот она:

The quality of mercy is not strain'd.
It droppeth as the gentle rain from heaven
Upon the place beneath. It is twice blest:
It blesseth him that gives, and him that takes. 

Die Einsamkeit ist wie ein Regen. 
Sie steigt vom Meer den Abenden entgegen; 
von Ebenen, die fern sind und entlegen, 
geht sie zum Himmel, der sie immer hat,
Und erst vom Himmel fällt sie auf die Stadt. . 

Но в милосердии нет принужденья!
Оно, как нежный дождик, каплет с неба
На нас, внизу, двойным благословеньем:
Тем, кто дает, и тем, кто принимает. 

(перевод без размера)
Одиночество похоже на дождь;
Оно растет с моря навстречу вечеру,
Оно тянется с отдаленных равнин,
Оно поднимается в небо, свой вечный дом,
А потом с неба падает на город. 

Мало сравнения с дождем, тут еще и фразы похожи:  droppeth from heaven upon the place beneath и ... vom Himmel fällt sie auf die Stadt.

Рильке шел за Шекспиром. А для Шекспира, ставившего спектакли в Глобусе, в лондонском климате, с открытой крышей и постоянно обыгрывавшего дождь шутками и песнями (“And the rain, it raineth every day...”), с дождем было сравнивать естественно. С большой вероятностью, можно было рассчитывать на дождливый вечер, и тогда актриса, читающая монолог из «Венецианского купца», могла бы указать пальцем на дождик, поливающий публику в театре: нет ничего естественнее дождя, и вот, смотрите: милосердие - такая же естественная вещь. (Мысль, напоминающая Конфуция, с его идеей естественности эмпатии: "разве жэнь далеко? Я захотел жэнь - и вот оно!")

 

Рильке родился и вырос в Праге на улице Jindřišská 19. В одном раннем стихотворении, где уже слышен, но еще не виден будущий гений, т.е. где уже есть свежее звучание, но его еще гасят стандартные школьные формы, – Im Alten Hause (В старом доме) – Рильке описывает настоящее или воображаемое возвращение в дом детства и вид из окна, которым он меланхолически любуется. 

Переводя стихи, я испытывал нужду в визуальной поддержке, поэтому прежде всего нагуглил на карте место рождения.



А потом попытался представить себе вид на Прагу из этой точки и особенно две упоминаемых детали ландшафта – Град и церковь Святого Николая, что на Малой Стороне. В
ид, который мог открываться Рильке (или который он воображал, ибо для него требуется большая высота), был примерно такой:

Что касается Града, то его упоминание сомнительно, Рильке говорит просто die Stadt. Возможно, это Град, возможно Старый город, Altstadt, возможно – просто город, вся Прага. Но поскольку он говорит о нечетком, расплывшемся вечернем образе Stadt, и одновременно об очень четком образе купола св. Николая, я подумал, что такое сочетание возможно, если смотреть на эти места с другой стороны Влтавы, как раз оттуда, где и находится старый дом Рильке. На этом фото хорошо виден контраст ясности св. Николая и мутной дымки окрестностей, который как раз и описывает Рильке: 

Или так:


Св. Николай вообще очень резко выделяется на фоне окрестностей. Такова пражская оптика:

Ну а теперь можно и стихи почитать. Оригинал Рильке очень красиво звучит, очень музыкально. Стихи движутся медленно, в них много воздуха и пространства, несмотря на 4-стопный ямб. (У меня не получилось, увы. Мое оправдание: нет времени делать это основательно, профессионально. Перевожу не на продажу, а для себя, на полях, в порядке учебы.) А Рильке - это вообще один из самых гармоничных, благозвучных немецких поэтов. 

Rainer Maria Rilke

IM ALTEN HAUSE 

Im alten Hause; vor mir frei
seh ich ganz Prag in weiter Runde;
tief unten geht die Dämmerstunde
mit lautlos leisem Schritt vorbei.
 

Die Stadt verschwimmt wie hinter Glas.
Nur hoch, wie ein behelmter Hüne,
ragt klar vor mir die grünspangrüne
Turmkuppel von Sankt Nikolas.
 

Schon blinzelt da und dort ein Licht
fern auf im schwülen Stadt gebrause. –
Mir ist, daß in dem alten Hause
jetzt eine Stimme ›Amen‹ spricht.
 
 

Райнер Мария Рильке

В СТАРОМ ДОМЕ 

Я в старом доме. Предо мной
Лежит до горизонта Прага.
Внизу идет беззвучным шагом
Вечерний сумрак и покой. 

Расплылся Град, как за стеклом.
Пред ним, в позеленевшем шлеме,
Как исполин, забывший время,
Застыл Санкт-Николас столпом. 

В унылом шуме городском
Огни то там, то здесь мерцают...
И чей-то голос наполняет
Беззвучным Amen старый дом...

Вагнер писал не в рифму, а в аллитерацию: она была главным строителем его поэзии. Писал он старинным стихом, резко усложненным координацией с музыкальной структурой. Вот начало «Зигфрида»: старинно тут звучат только строки 2-3 (аллитерация на ударных слогах); остальные завязаны на музыку (арка первой строки и широкая симметрия последних четырех).

Zwangvolle Plage! Müh ohne Zweck!

Das beste Schwert, das je ich geschweißt,
in der Riesen Fäusten hielte es fest.

Doch dem ich's geschmiedet,
der schmähliche Knabe,
er knickt und schmeißt es entzwei,
als schüf' ich Kindergeschmeid!

Мне это все очень нравится, но своему слуху на немецкую речь я не очень доверяю, а немцы по-разному относятся к его поэзии. Я слышал полярные мнения: а) противоестественная напыщенная трескотня (от людей более «стандартных» вкусов); б) первоклассная поэзия, одновременно традиционная и новаторская, предвосхитившая экспрессионизм и последующие достижения в немецкой словесности (от людей более искушенных)...

Аллитерация для немецкой культуры – больше чем поэтическая техника. Это мировоззрение. Мысль не звучит додуманной до конца и убедительной, если она на сцеплена хорошей аллитерацией (Die Muse braucht Muße). И потому немецкая поэзия, даже силлабо-тоническая, сдобрена аллитерациями гуще, чем, например, русская.

Но Вагнер даже на этом культурном фоне умудрился повысить ставки. И многие поэты следующих поколений, писавшие силлабо-тонически и в рифму, уже не могли не откликнуться на его боевой клич "поэт, аллитерируй!"

Рильке в этих ранних стихах хранит классическую форму по-гимназически строго: 4-стопный ямб, 4-стишие, простые рифмы.. Но вся выразительная работа сделана аллитерацией: она сгущается к середине и разрежается к концу, и ее апогеем становится умопомрачительно красивая 5-я строчка с каскадом Wald - wild - Welt - weit. Не менее прекрасна последняя – гаснущая, «засыпающая» аллитерация: Herz - hell - - hält - - - Haupt…

Получается такой «оклассиченный» Вагнер:

Der Bach hat leise Melodien,
und fern ist Staub und Stadt;
die Wipfel winken her und hin
und machen mich so matt.

Der Wald ist wild, die Welt ist weit,
mein Herz ist hell und groß;
es hält die blasse Einsamkeit
mein Haupt in ihrem Schoß.