die Jakobsleiter

Емельянов-banshur69 про интересное пишет (а я и не знал):

«[Набросок ”О сколько нам открытий чудных”] датируют концом 1829 года и связывают со знакомством в это время Пушкина и П.Л.Шиллинга - изобретателя телеграфа и тибетолога. Шиллинг познакомил Пушкина с Иакинфом Бичуриным. В результате было принято решение о совместной поездке в Китай. Но на эту просьбу Пушкина царь наложил вето.»

Что Пушкин был невыездным, все знают, а вот про Китай я слышу впервые. Архимандрит Иакинф, он же Никита Бичурин, ярчайшая личность, первый синолог, первый систематически образованный знаток китайской литературы и языка, первый переводчик многих ключевых текстов. Если бы он завлек Пушкина в Китай, тот быстро схватил бы язык, начал бы изучать Танскую поэзию и несомненно увлекся бы ее эстетикой предельной эмоциональной сдержанности и непрямого высказывания (личное через внеличное и т.д.), пристрастился бы к открытым концовкам и антиграмматическим словесным натюрмортам. И стал бы писать примерно так.

Помнить чудо мгновение
Впереди явиться
Мимо лететь видеть
Гений чистый красивый

И тогда русская поэзия могла повернуть совсем в другую сторону. Ну или нет. Она ведь и так не пошла его путем европейского классицизма, а свернула в противоположную сторону; вряд ли пошла бы и китайским путем. Ей пришлось бы отказаться от гитары (! - а она за один намек на это готова убить), от рифмы «твоя-моя», от душераздирающих признаний в любви, а главное – от ни в какие ворота не лезущего постоянного Я-канья. Нет-нет, это святое, от этого она точно не отказалась бы. Все осталось бы как есть.

PS. На самом деле, экспедиция Шиллинга и Иакинфа отправилась не в Китай, а в приграничные области, в Кяхту.

Я не сомневался, что данте-пушкинский (и много еще чей) мотив «ночь – все идут спать – а я ...» появится и у китайцев. И, конечно, Ван Вэй был первым претендентом. Он не подкачал. (Перевод мой - без артистических претензий, простой.)

夜靜群動息，  時聞隔林犬。
卻憶山中時，  人家澗西遠。
羨君明發去，  采蕨輕軒冕。

Тихая ночь.      Все живое ушло на покой.
Иногда из-за рощи       доносится лай собак.
А я вспоминаю      дни, что провел у тебя,
В доме  у ручья,         далеко средь западных гор.
Завидую тебе:      с первым светом выходишь
И собираешь травы,       презрев и трон, и двор.
 

***

День уходил, и неба воздух темный
Земные твари уводил ко сну
От их трудов; лишь я один, бездомный,
Приготовлялся выдержать войну
И с тягостным путем, и с состраданьем,
Которую неложно вспомяну... 

***

Когда для смертного умолкнет шумный день,
И на немые стогны града
Полупрозрачная наляжет ночи тень,
И сон, дневных трудов награда,
В то время для меня влачатся в тишине
Часы томительного бденья...

Красивая деталь у Стивенсона: Бен Ганн за три года одиночества так привык разговаривать сам с собой, что продолжает отвечать за стоящего перед ним собеседника - "...Do I look like a man before the mast? No, says you. Nor I weren't, neither, I says.” Красивый символ человеческого общения: никто никого не слышит, всякий диалог - это двухголосный монолог.

Но меня больше зацепило другое: эта грамматика "простых пиратов": says you, says I. Мне это раньше не попадалось. Пытаюсь нарыть объяснение: это такой авторский юмор или стилизация под какие-то формы 18 века.

Кстати, Джон Сильвер по кличке Барбекю владеет стилистической клавиатурой виртуозно. Он легко переходит со стиля на стиль: иногда явно валяет ваньку и говорит косноязычно и по-простому (в т.ч. с этими странными окончаниями - says I, says you), иногда изъясняется вполне книжно. Например, с людьми более высокого статуса он - совершенная деревенщина; но с ними же, только в ситуации войны, он формулирует свою мысль точно и ясно, как полководец. С пиратами он иногда свой в доску парень, говорящий тем же нехитрым набором слов, что и они; а иногда, когда нужно показать превосходство своего IQ, начинает говорить "как образованный".

Для невнимательного читателя в тексте есть подсказка - от рулевого:

“He's no common man, Barbecue,” said the coxswain to me. “He had good schooling in his young days and can speak like a book when so minded".

После Шекспира английскому писателю уже неприлично выводить простые и одномерные характеры. Впрочем, не только английскому: вон, Пушкин подметил этот метод у Шекспира, на лету схватил его идею и мгновенно разработал свою технику лепки сложного характера. 

PS. Кстати, "Капитанская дочка" - удивительно похожа на Treasure Island: и стилем (прозрачность, ясность и точность), и сюжетом. Приключенческий роман в старинном стиле про 18 век, и в центре - сложная фигура разбойника, который покровительствует юноше - главному герою и рассказчику, становится для него почти заместителем отца...

PPS. И кстати эта тема отцовства прекрасно развернута в американском фильме 1934 года, который мы вчера сподобились посмотреть. Режиссер нашел простое и эффектное решение: подобрал актеров на роль Джима Хокинза и Джона Сильвера очень похожих, как сын и отец.