Aug. 23rd, 2019

В педагогике Конфуция удивляет прицельно-персональный подход. Это вроде бы логично: учение о человечности, эмпатии, «чувстве другого» не может не выразиться в личном отношении к каждому ученику. Плюс «экстрасенсорность» самого Конфуция, его эмоциональная сверх-чуткость. Но все равно удивительно читать. Он не только говорит всем одно и тоже, общезначимое, но и обращается к каждому со словами, которые адресованы ему одному. Он старается найти специальный педагогический инструмент для каждого. В одном из текстов он дает двум ученикам противоположные советы; на недоуменный вопрос третьего он отвечает: одного нужно было подзадорить, другого остудить.

Лучший его ученик, Ян Юань, был кротким, молчаливым, хрупким, Конфуций вел себя с ним очень бережно и мягко: малейшее давление могло сломать этого человека. Другой его любимый ученик, Цзы Гун, был амбициозен и красноречив, как софист; Конфуций часто осаживал его болтовню лаконизмом, иронией и сарказмом, учил прикусывать бойкий язычок (Например: «Что такое человечность?» – «Это осторожность и сдержанность в речах»). А надменный и воинственный «кавказец» Цзы Лу нуждался в другом поощрении: надо было уязвить его гордость, разжечь ярость, разозлить.

Ни один другой ученик в Лунь Юй не выслушивает столько унизительных замечаний в присутствии товарищей: больно читать эти постоянные обвинения в грубости, неотесанности, иногда очень колкие и обидные. Но именно это «работало» с Цзы Лу, сбивало его гонор, приучало к скромности. И Конфуций не боялся бунта, конфликта или кинжала в спину. Он полностью доверял железной верности Цзы Лу, никогда не сомневался в нем, поэтому и заходил так далеко в своей «терапии». (Надо помнить, что именно смерть Цзы Лу сломила Конфуция и убила его; это был не нелюбимый, а один из самых близких и родных для него учеников.)

Именно злость заставляла Цзы Лу делать то, что он явно не любил: учиться. И еще, конечно, такая тактика защищала самого Конфуция от того, чтобы превратиться в питомца Цзы Лу на коротком поводке, попасть под его «заботливый контроль» (Цзы Лу, напомню, был добровольным телохранителем Конфуция во всех путешествиях). Поэтому Конфуций на понятном Цзы Лу «кавказском» языке напоминал ему, кто тут главный.

Вот одно из многих персонально выточенных поучений Конфуция: специально для Цзы Лу, нелюбителя учиться. Тон разговора – язвительный и властный. А тема – любимая у Конфуция, его этическое ноу-хау, подмена. Только он говорит тут не «подмена», а скорее «помрачение». Итак, XVII-8.

Учитель сказал: «Ю, приходилось ли тебе слышать
Шесть Слов (тезисов) о Шести Помрачениях?» 

Тот ответил: «Нет» – «Сядь. Я тебе расскажу. 

Любить человечность  и не любить учиться:
      это помрачение [называется] глупость/простодушие. 

Любить мудрость  и не любить учиться:
      это помрачение [называется] разболтанность / неустойчивость [ума]. 

Любить искренность   и не любить учиться:
      это помрачение [называется] бестактность / причинение вреда [людям]. 

Любить прямоту/правду  и не любить учиться:
      это помрачение [называется] нетерпеливость / горячность. 

Любить храбрость и не любить учиться:
      это помрачение [называется] безрассудство / беззаконность. 

Любить твердость и не любить учиться:
      это помрачение [называется] дикость / грубость.

Речь идет о том, как узус превращается в абузус, качество – в псевдо-качество, достоинство – в порок. Конфуций перечисляет конфуцианские достоинства, но показывает, что без учебы они «помрачаются», превращаются в свою противоположность, в пороки. Это похоже на текст, где речь шла о таком же превращении достоинств в пороки, если они не облечены в «ритуал», социальную форму. Поэтому комментаторы пишут, что Конфуций призывает тут учиться Ритуалу. Я не согласен. Конфуций говорит об учебе, а это и словесность, и музыка, и другие «искусства». 

По Конфуцию (об этом есть и другие тексты), постоянная учеба – единственное нормальное состояние благородного человека, единственная среда, в которой он может жить и проявлять свои достоинства. Он все время движется вверх.

Человек без постоянной учебы подобен рыбе, пытающейся жить без воды.

Цзы Гун сказал:

«Бедный, но не льстивый; богатый, но не гордый,
каково это?» 

Учитель сказал: «Приемлемо. Но не так хорошо, как

бедный, но радующийся [обретению] Пути-Дао;
богатый, но любящий [соблюдение] Ритуала.»
 

Цзы Гун сказал: «В Книге Песен сказано:

[Не наш ли это принц / цзюнь цзы?]
Как вырезан, как отшлифован!
Как выточен, как полирован!

Смысл в этом?» 

Учитель сказал: «Ци! С тобой уже можно говорить о Книге Песен!
Стоит дать тебе начало мысли; как ты уже знаешь продолжение.» 

(I-15) 

Цзы гун цитирует только две строчки из песни; предыдущая, которую он не приводит, но которую, конечно, знают оба собеседника, говорит о принце, цзюнь цзы. Я добавил ее в текст для ясности. Все эти ювелирные метафоры (шлифовка, огранка, полировка) относятся к моральным качествам принца. 

Т.е. весь разговор развивается так. Цзы Гун (видимо, "в классе", когда его "вызвали к доске") приводит свою формулу благородного человека; Конфуций одобряет ее, но улучшает, шлифует. Отсюда – и ассоциация Цзы Гуна с ювелирным ремеслом, а оттуда – и к песне, где принц уподоблен отшлифованному до совершенства камню. 

Цзы Гун, конечно, человек на редкость острого и стремительного ума. И способный к многоходовому мышлению, как шахматист. В одном из текстов Конфуций называет его драгоценным ритуальным сосудом – и это очень эксклюзивная похвала. В других текстах Конфуций подрезает крылья избыточному красноречию Цзы Гуна, не дает ему превратиться в софиста. 

Правда, это красноречие потом помогло Цзы Гуну по просьбе Конфуция провернуть виртуознейшую многоходовую политическую интригу. Да и карьера его, спасибо красноречию, сложилась очень успешно. Он умер чрезвычайно богатым человеком.

***

Надо добавить, что выражение цзюнь цзы появляется в Книге Песен огромное число раз. Я не считал, но это больше сотни (на 305 песен). Это устойчивое выражение вроде «добра молодца» в русском фольклоре. Поэтому так рекомендует Конфуций ученикам штудировать эти песни: чтобы раз и навсегда получить и держать в уме идеал совершенного человека, цзюнь цзы. И лучшее для этого средство – не рассуждения, не описания, а поэтический образ: он сильнее врезается в сознание.