die Jakobsleiter

В Лунь Юй есть несколько текстов с упоминанием Гуань Чжуна; Конфуцию трудно было обойти молчанием этого крупного политика и мыслителя старшего поколения. Чтобы понять эти тексты, приходится и мне покопаться в истории Гуань Чжуна. Если не считать Мо-цзы и философскую школу моизма, появившуюся после Конфуция и довольно быстро сошедшую со сцены и рассосавшуюся по другим школам, у конфуцианства было только два основных оппонента – даосы и легисты. Лао-цзы считается родоначальником  первой линии, Гуань Чжун - второй. (Кому интересно – английская википедия выдает отличную статью про Гуань Чжуна.) 

В раннем наследии легизма есть несколько сильных книг; самая яркая и радикальная – Шан Цзюнь Шу, «Книга правителя области Шан» (IV век до н.э.). Ее легко найти в переводах, и английском, и русском.

Но истинным основателем легизма считают Гуань Чжуна. Он жил в VIII-VII веках в княжестве Ци; происходил из купеческого сословия (т.е. не аристократ), а с 685 по 645 годы (40 лет) занимал должность «канцлера» (первого министра и советника) при князе Хуань-гуне, т.е. был вторым человеком в государстве. Он провел радикальные экономические и политические реформы и сделал княжество Ци самым сильным и процветающим на то время (время распада и угасания империи Чжоу, период «весен и осеней»).

Гуань Чжун первым в китайской истории высказал мысль о главенстве закона и о единстве всех перед законом; первым сделал слово закон ключевым понятием государственного управления. Он же первым возвел наказание в главный инструмент политики (наказывали и раньше; но раньше не было легистской идеологии наказания). Он первым ввел государственную монополию на важные промыслы (тогда это были соль и железо) и совершенно советское гос. регулирование цен и контроль над торговлей.

Смысл его политики легко понять: абсолютизация власти князя, ослабление аристократии, плановая экономика и уничтожение всех форм самоорганизации, которые могли бы конкурировать с центральной властью. Как все левые реформаторы, он атаковал семейно-клановое устройство, ликвидировал крупные кланы-общины, раздробив сельское общество до уровня разрозненных семей. Он разбил крупные сельскохозяйственные районы на отдельные деревни с предписанием каждой деревне своего промысла – что выращивать и в каких количествах. Он отнял у аристократов право формировать военную силу и перевел военное ведомство на централизованную рекрутскую систему набора солдат. Он разбил княжество на уезды, которыми управляли не наследственные аристократы, а назначенные князем чиновники (то же потом сделал и Цинь Шихуанди). И т.д. и т.д.

После долгих лет раздрая и гражданских конфликтов, княжество было умиротворено и вошло в период процветания и стабильности; но, как легко догадаться, это благоденствие закончилось со смертью князя и уходом Гуань Чжуна.

Гуань Чжун – неоднозначная личность (а однозначные разве бывают?); в некоторых отношениях он был типичным легистом, в других – типичным конфуцианцем: например, говорил о том, что отношения правителя и народа должны строиться на основе искренности-синь и ритуала-ли. Основой политики он считал правильный подбор людей – отказ от привилегий аристократам, уважение к квалификации и личным качествам, продвижение талантов.

Но в целом его идеология – это, конечно, типичный красный легизм: под лозунгами свободы выстроить тоталитарный свинарник; под лозунгами равенства и уничтожения сословий создать систему абсолютного единовластия (а абсолютизм, напомню, – это не монархия, а пародия на нее, форма вырождения и самоуничтожения монархии).

Гуань Чжун если и писал что-то, то до нас это в первоначальном виде не дошло. Сохранилась огромная книга, названная по его имени «Гуань-цзы»; но она написана не им, а составлена в "Академии княжества Ци" 300 лет спустя, в IV-III вв. до н.э.. Эта академия Цзися, кстати сказать, была уникальным явлением в истории Китая и мира: огромное учебно-научное учреждение, поддерживаемое правительством (гранты, стипендии), приютившее тысячи мыслителей всех научных и философских школ, без дискриминаций и предпочтений. Там собирались и издавались древние тексты, компилировались философские антологии.

«Гуань-цзы» и была такой антологией, составленной из фрагментов учений разных школ. Это самый крупный текст в политико-социально-философском жанре, дошедший от до-циньской эпохи. Первоначально это было собрание из 564 (!) трактатов, потом часть была утеряна, а другая часть уплотнена. Сегодняшние остатки – это всего 86 трактатов.

Первый полный перевод «Гуань-цзы» на английский появился только несколько лет назад. (Еще одно свидетельство того, как мало изучен Китай: ведь это, как пишут немногие специалисты, один из главных текстов для понимания китайского Осевого времени.)

Среди 86 книг "Гуань-цзы" есть и тексты Гуань Чжуна; но какие именно и насколько они аутентичны – сказать трудно. Некоторые фрагменты совпадают со свидетельствами из исторических книг, так что можно предположить, что они восходят к его авторству. Например, следующие фразы звучат вполне аутентично:

·        Законы – это отец и мать для народа;

·        Правитель и чиновники, высшие и низшие, знатные и подлые — все должны следовать закону; это и называется великим искусством управления;

·        Только управляя на основании закона, можно выдвигать достойных и устранять плохих;

·        Закон стоит не под, а над государем; сам правитель обязан выполнять его директивы;

·        Закон ограждает народ от необузданности государя, у которой нет границ.

Это выглядит прекрасно и благородно только на очень простодушный взгляд. Нельзя забывать: всякая идеология государства-машины подразумевает Верховного Машиниста; всякая идеология равенства перед законом подразумевает Верховного Законодателя и Уравнителя; всякое «выравнивание социальной почвы» – это расчистка площадки для абсолютной, ничем не ограниченной власти. Которая главным инструментом управления делает страх наказания. Вот еще цитата из Гуань Чжуна: «Когда боятся наказаний, то управлять легко».

Гуань Чжун, конечно, был не злодей-кровопийца, а талантливый и ответственный политик. Современники и ближайшие потомки вспоминали его с благодарностью. Он – автор успешного государственного проекта, причем, совершенно нового типа, основанного на не слыханных доселе идеях и ценностях. Все это говорит о незаурядном таланте.

Правда, проект был успешным недолго: 40 лет. Но ведь все тоталитарные проекты живут недолго. А то, что Гуань Чжун создал, это оно и есть – тоталитарное государство, самое дьявольское политическое изобретение в истории. Какими бы этичными «конфуцианскими» оговорками не сопровождалась политика Гуань Чжуна, какими бы правильными ни казались отдельные его решения (прищучить аристократов-сепаратистов, например), никуда не денешься: перед нами – убежденный предшественник Сталина, Гитлера и Цинь Шихуанди.

Кстати, о недолговечности таких проектов. Именно поэтому я и не склонен верить в триумфальное шествие по планете нынешнего китайского режима (тоже чисто легистского, несмотря на притворное конфуцианство): все это – ненадолго...

***

А вообще - очень быстро устаешь от однообразия легистской демагогии. Сразу начинаешь понимать, как эти трюки работают.

Подмена номер 1: личная мораль подменяется повиновением и запуганностью. Например:

Наказания порождают силу, сила порождает могущество, могущество порождает страх, страх порождает мораль (дэ). Мораль рождается из наказаний.

Это, конечно, совсем уж примитивная подмена: но многим нравится. Соблазн упрощения неистребим. Всегда найдутся жулики, которым захочется заменить сложные и запутанные узлы этики удобными зип-молниями контроля.

Подмена номер 2: понятие управления (государством) подменяется понятием подавления и порабощения людей. Тут уместно вспомнить, что само понятие «народ» – чисто манипулятивное, из словаря демагогов и диктаторов; а иероглиф народа 民 – это «выколотый глаз» (рабам выкалывали глаза, чтобы они не видели, куда идут, и не убежали), это рабская слепота. Как только политик начинает говорить «народ», the people, la gente, das Volk, его можно дальше не слушать, это демагог и манипулятор. Управление «народом» сводится либо к обману, либо к запугиванию.

Слабый народ – сильное государство - вот и вся песня. Но и она лживая. Не государство становится сильным, а захватившая его банда. Клептократический режим современной России – хорошая иллюстрация: народ слаб, государство слабо, а небольшая группа людей – могущественна и сверх-богата. Если это считать государственным менеджментом, тогда меня можно считать замаскированным инопланетянином.

Вот, собственно, и все. Остальные подмены – вариации на эти две темы. 1. Когда человек ценится не по личным качествам, а по тому, как его можно использовать в качестве винтика, инструмента. (Конфуций чуть ли не кричит: «Порядочный человек – не инструмент!») 2. И когда управленческие модели ценятся по тому, насколько они похожи на плантаторское рабовладение или на human trafficking.

И еще один ингредиент: отказ от любого морального кодекса, кроме прагматического. Т.е. это то, что называется цинизмом, в самом точном смысле этого слова. Нет добра и зла, правды и лжи, честности и обмана, доброты и жестокости, знания и незнания, мудрости и невежества; есть только выгода и прагматические соображения. Т.е. отрицается не просто конфуцианство, а все, что ценится «обычными людьми» (главное ругательство в словаре легистов). В политологии это обычно называется «макивеллизмом».

Интеллект и разномыслие – основа беззакония; этикет (ли) и музыка – приметы распущенности и порочности; доброта и человечность – мать преступности; найм на чиновные должности из-за хорошей репутации – источник зла и алчности.

Это, конечно, явный выпад против главных принципов конфуцианства; но это еще и выпад против «нормального» мировоззрения, которое ценит ум, доброту, традиции, искусство и порядочных чиновников.

Может быть, самая большая дыра, зияющая в этическом кодексе легистов, - это отсутствие уважения: и к человеку, и к «народу». Даже право собственности (как у большевиков) ставится под контроль. Ключ к контролю – перевернуть естественный социальный уклад, хорошенько раскулачить богатых и слегка обогатить бедных:

Бедные должны выгадывать от наград, чтобы разбогатеть; а богатые должны страдать от наказаний, чтобы обеднеть. Важная вещь в управлении государством: сделать богатых беднее, а бедных богаче. В этом случае страна будет сильной.

Это не называется «сильная страна». Это называется полный контроль: если благосостояние людей в твоих руках, они полностью покорны.

Ну и так далее. Все очень скучно, серо и однообразно в мире большевиков. Ухватив эти нехитрые подмены, можно подобные книги писать целыми библиотеками.

(Цитаты были, в основном отсюда. Русский перевод всей книги – здесь.)

5. Смерть Шихуанди

Ли Сы превратил смерть Шихуанди в гротескное театральное шоу. Оно прошло без сучка, без задоринки: Ли Сы смог провести на трон младшего сына (который его потом казнил) и уничтожить старшего. Чтобы провернуть эту интригу, ему пришлось долго скрывать смерть, подменять письма и возить в карете по стране труп Шихуанди, которому продолжали подавать туда доклады и приносить еду. Бывший интеллектуал и архитектор империи совершенно заигрался, потерял чувство меры, превратился в интригующего евнуха, за что потом и поплатился. Но вообще, империя, замкнутая на ручное управление одного человека, обречена на фарсы вроде «Смерти Сталина». С большой вероятностью, смерть Путина тоже станет зачином большой макабрической комедии.

В седьмой луне, в день бин-инь,  Ши-хуан скончался на террасе Пинтай в Шацю. Поскольку государь скончался вне столицы, первый советник, Ли Сы, опасаясь, что известие об этом вызовет волнения, скрыл смерть Ши-хуана и не объявил траура.

Гроб установили в большой колеснице с окнами. Здесь же ехали прежние любимые евнухи императора, и, когда кортеж прибывал, подавали государю пищу, чиновники докладывали о делах, как и раньше. Евнухи, следовавшие в колеснице, выносили решения по доложенным делам. Только младший сын императора Ху Хай, Ли Сы, Чжао Гао да пять-шесть любимых евнухов знали о смерти государя.

Чжао Гао ранее обучал Ху Хая письму, судебным законам и положениям, и Ху Хай втайне был привязан к нему. Чжао Гао, Ху Хай и первый советник Ли Сы тайно сговорились уничтожить письмо, написанное Ши-хуаном старшему сыну Фу Су, взамен они сочинили ложь о том, что Ли Сы получил от Ши-хуана завещание в Шацю, по которому наследником становился другой сын — Ху Хай. Кроме того, составили письмо на имя княжича Фу Су и Мэн Тяня с перечислением их преступлений и дарованием им почетной смерти [= позволение покончить с собой].

Двигаясь дальше, они проехали через Цзинсин и достигли Цзююани. В это время наступила жара, и из государевой колесницы пошел тяжелый дух. Тогда повелели сопровождавшим колесницу чиновникам положить в нее дань  [=30 кг] соленой рыбы, чтобы перебить трупный запах.

Продолжая движение, процессия прямой дорогой прибыла в Сяньян, где объявили траур. Престол наследовал Ху Хай, который стал Вторым Императором-Властителем — Эр-ши-хуанди.

1. 15-летний Рейх

Сыма Цянь свои «Исторические записки» отчасти писал сам, отчасти компилировал. Иногда вставлял очень большие куски, если они этого заслуживали. Один из таких кусков – анализ недолгой и бесславной истории Циньской империи, сделанный философом и поэтом Цзя И.

Речь идет о первом подробно описанном и исследованном древними историками тоталитарном проекте императора Цинь Шихуанди, III в. до н.э. То, что пишет Сыма Цянь, я разберу потом; сейчас – Цзя И. Цитата занимает много страниц, я приведу только маленькую выдержку из нее, чтобы был понятен ход мысли. (За подробностями – пожалуйте в 6-ю главу «Исторических записок», это 2-й том.)

Когда правитель Цинь объединил все между морями, присоединил [земли] владетельных князей и, встав лицом к югу, объявил себя императором, с тем чтобы заботиться [обо всем, что находится] среди четырех морей, мужи Поднебесной охотно склонились перед ним, как трава под порывом ветра. Почему так [произошло]?

Скажу: в недавнем прошлом в Поднебесной долго не было [единого] правителя, дом Чжоу пришел в упадок и ослаб, и приказы в Поднебесной не исполнялись, поэтому владетельные князья управляли с помощью силы, могучие нападали на слабых, многочисленные притесняли малочисленных, оружие и латы все время были в ходу, а это утруждало и истощало служивых людей и народ. Когда же правитель Цинь, обратившись лицом к югу, стал управлять Поднебесной, это [означало, что] наверху появился Сын Неба.

Поскольку весь честный народ жаждал обрести покой в своей жизни, все с открытым сердцем, как один, взирали на государя. Именно в это время [решалось], будет ли сохранено величие [династии], упрочены заслуги и основы спокойствия или гибели.

[Но] циньский ван отличался алчностью и грубостью, действовал исключительно по своему разумению, не доверяя заслуженным чиновникам, не был близок к служилым людям и к народу. [Он] отверг пути [совершенных] правителей, утвердил единоличную власть, запретил ученость и книги, ужесточил законы о наказаниях, [поставил] на первое место хитрость и силу и только затем человеколюбие и справедливость; так жестокость и насилие легли в основу управления Поднебесной.

Но ведь тот, кто собирает земли, возвеличивает хитрость и силу, а тот, кто умиротворяет страну и утверждает порядок, тот ценит мягкую власть. Это значит, что для захвата и для удержания власти применяются различные способы. Хотя дом Цинь покончил с борющимися княжествами и стал править Поднебесной, но путь его управления не изменился, его правление не перестроилось, а ведь то, с помощью чего захватывают власть и удерживают ее, — различается.

Правитель Цинь, владея Поднебесной, оставался одиноким, поэтому его скорую гибель можно было предсказать и ожидать.

Одобряя объединение Поднебесной, которое прекратило 200-летние кровавые междуусобицы и вернуло жителям мир, Цзя И резко осуждает оккупационный и тоталитарный метод управления, введенный Цинь Шихуанди, и осуждает с конфуцианских позиций: закон поставлен выше человечности, вместо принципа гармонии разных мнений и интересов (хэ) насильствено введен принцип единомыслия (тун), просвещение уничтожено, книги сожжены (даже классическая поэзия Ши Цзин была запрещена и сжигалась), а ученые-книжники массово казнены либо отправлены в тогдашний Гулаг – на строительство Великой Стены.

Интересно еще, что подчеркивается принцип гибкости управления: жесткость, нужная для подчинения мятежников, не годится для мирного времени: там нужна мягкость и человечность правления. И подчеркивается развращающее действие насилия: в стране воцаряется хитрость, лживость и цинизм (дальше в тексте это подробно разбирается).

Удивительно ясное мышление и четкое понимание политической этики. Цзя И тут ничего не выдумывает: это понимание считается древним, давно сформировавшимся. Формула тоталитарной системы очень проста:

а) военно-оккупационный способ правления в своей стране в мирное время;
б) Насилие и запугивание вместо диалога и уважения;
в) Единомыслие (отказ от согласования мнений и интересов);
г) Обскурантизм (запрет книг и репрессии книжников).

Сыма Цянь рисует похожую картину, но добавляет много красочных деталей: гулаг Великой Стены, насильственные переселения, массовые репрессии по вздорному поводу, конфискация урожая у крестьян и т.д. И оба автора подчеркивают крайнюю непрочность системы, претендующей на самую высокую прочность. Шихуанди строил свой рейх на тысячелетия, а продержался он 15 лет.

2. О сожжении книг и убийстве книжников

Есть устойчивое китайское выражение 焚書坑儒, "сожжение книг и погребение живьем книжников" (или просто "убийство", об этом спорят). У Сымы Цяня упоминается даже точное число: 460 человек. Что книги сжигали – правда, хотя катастрофических масштабов это не носило, хотя бы потому, что империя продержалась всего 15 лет. Потом почти все было восстановлено. Темных веков невежества после Шихуанди не наступило, но смутное время раздоров – да, было. Потому что такие удары по голове здравому смыслу быстро не лечатся.

Предлагаю вам почитать аргументацию автора репрессий, главы судебного департамента Ли Сы – о том, зачем нужно запретить книги, казнить конфуцианцев и установить диктатуру единственно-правильного учения (школы легистов-законников). Этот Ли Сы, как водится, потом очень плохо кончил: пытки и мучительная смерть.

Аргументация отчасти похожа на советскую: Шихуанди тоже строил якобы государство «рабочих и крестьян», упирал на земледелие и ремесла, загрывал с простолюдинами (чтобы заручиться их поддержкой в борьбе с аристократией) и подозрительно относился к «интеллигенции». Аргументация еще похожа на ту, с которой сжигали Александрийскую библиотеку: зачем нам много учений, если теперь есть одно, правильное («если эти книги не отражены в Коране – они не нужны»).
 

“...Ныне вы, Ваше величество, свершили великое дело, слава о котором просуществует десятки тысяч поколений, и этого, разумеется, не понять тупому конфуцианцу...

В другие времена, когда владетельные князья боролись друг с другом, они щедро зазывали к себе бродячих ученых. Ныне Поднебесная уже устроена, законы и указы исходят от одного, байсины  поддерживают порядок в семьях и отдают силы земледелию и ремеслу, служилые изучают и применяют законы и указы и избегают запрещенного. А ученые мужи не учатся у современности, изучают древность, чтобы поносить наш век и вносить сомнения и сеять смуты среди черноголовых [= черни, простонародья].

Вы, император-властитель, объединили под своей властью Поднебесную, отделили черное от белого и установили одно, почитаемое людьми учение [= легистов-законников]. Однако приверженцы частных школ, поддерживая друг друга, поносят законы и наставления, и каждый, услышав об издании указа, немедля, исходя из своего учения, начинает обсуждать его. Входя [во дворец], они осуждают [все] в своем сердце, а выйдя, занимаются пересудами в переулках. Поношение монарха они считают доблестью, использование других учений почитают за высокую заслугу; собирая вокруг себя низких людей, они сеют клевету.

Если подобное не запретить, то наверху ослабеет положение правителя, а внизу образуются группы и партии. Самое лучшее — запретить это!

Я предлагаю, чтобы чиновники-летописцы сожгли все записи, кроме циньских анналов; все в Поднебесной, за исключением лиц, занимающих должности ученых [при дворе], кто осмеливается хранить у себя Ши цзин, Шу цзин  и сочинения ученых ста школ, должны явиться к начальнику области или командующему войсками области, чтобы там свалить [эти книги] в кучу и сжечь их.

Всех, кто [после этого] осмелится толковать о Ши цзине  и Шу цзине, публично казнить на площади; всех, кто на [примерах] древности будет порицать современность, казнить вместе с их родом; чиновников, знающих, но не доносящих об этом, карать в той же мере. Тех, кто за 30 дней после издания указа не сожжет книги, тех клеймить и ссылать  на постройку Стены.

Не следует уничтожать книги по медицине, лекарствам, гаданиям на панцирях черепах и стеблях, по земледелию и разведению деревьев. Кто пожелает изучать законы и указы, пусть берут наставниками чиновников”.