diejacobsleiter | Entries tagged with sima

В прошлом посте я начал разбирать текст 14-1 о «стыде» - когда чиновники думают только о зарплате, а не о том, следует ли их княжество пути-дао или нет. Вопрос был задан Юань Сянем, и это единственное его упоминание в Лунь Юй. Сведений о нем осталось мало, только о его высоком стандарте чистоты и неподкупности и, как следствие, крайней бедности, в которой он жил. В конфуцианской традиции любят вспоминать историю о встрече самого богатого и успешного ученика Цзы Гуна («софиста») с самым бедным и незнатным Юань Сянем (еще одним «святым», после Янь Хуэя): как Цзы Гун на своей роскошной упряжке четверкой не мог проехать по узкой улочке, на которой жил Юань Сянь.

Привожу то немногое, что смог написать о нем Сыма Цянь в своих «Исторических записках», в главе «Жизнеописания учеников Конфуция». Но прежде – другая цитата из «записок», о Цзы Гуне.

***

Цзы Гун в своё время учился у Конфуция; уйдя от него, стал служить в [Малом] Вэй. Выбрасывая на рынок или придерживая товары, он получал прибыль в землях между Цао и Лу. Из семидесяти учеников Цзы Гун в итоге стал самым зажиточным. В то время как другой ученик Конфуция Юань Сянь питался мякиной и обитал в бедных закоулках, Цзы Гун выезжал на четвёрке лошадей в сопровождении конной свиты. От приглашавших его на службу чжу-хоу он принимал связки монет, нанизанных на шёлковые шнуры. Когда Цзы Гун приезжал к правителям княжеств, то среди них не было таких, кто не встречал бы его как равного. И в том, что слава Конфуция широко разнеслась по Поднебесной, была немалая заслуга Цзы Гуна.

...

Юань Сянь имел прозвище Цзы Сы. Когда Конфуций скончался, Юань Сянь скрылся и жил в глухих местах. В это время Цзы Гун стал служить сяном в княжестве [Малое] Вэй. Однажды он, правя четверкой коней, в сопровождении всадников пробрался через дикие заросли и въехал в бедную деревушку, чтобы навестить Юань Сяия. Сянь, поправив на себе потрепанный головной убор и рваную одежду, вышел к Цзы Гуну. Цзы Гун, стыдясь его вида, сказал: «Вы что же, почтенный, больны?» Юань Сянь ответил: «Я слышал такое: когда у человека нет богатств, его называют бедняком, когда человек познает Дао, но не в состоянии его осуществлять, это называется болезнью. Что касается меня, Сяня, то я действительно беден, но не болен!» Цзы Гун устыдился и уехал весьма расстроенным. До конца своих дней он терзался своим промахом.

Интересно, что событие, описанное в предыдущей «народной песне», имеет точнейшую датировку - 753 г. до н.э. Это знает не только многомудрая Вики, но даже скромный историк Сыма Цянь. Даже до него дошла молва о красоте Цзян.

На пятом году [правления] (753 г.) Чжуан-гун взял в жены дочь [правителя] княжества Ци; она была красива, но не имела сыновей. Тогда князь взял в жены дочь [правителя] княжества Чэнь; она родила сына, который рано умер. И т.д.

Видимо, все-таки, это не столько фольклор, сколько сочинение придворного автора, который был свидетелем события и задокументировал его в стихах. Стих, считаемый народным – 4-сложный, рифмованный, вроде

手如柔荑。
膚如凝脂。
領如蝤蠐。
齒如瓠犀。

свойствен не только тогдашней поэзии и не только 4-сложным поговоркам, но и «прозе»: хроникам, императорским указам, военным трактатам и ранним философским текстам. Стилистически они почти неотделимы от поэзии.

Тут надо еще вспомнить, что поэзия намного древнее и первичнее прозы, она во всем мире была главной дописьменной формой «хранения информации» (ритмичный и созвучный текст легче запомнить), поддержания культурной традиции в виде мифологии и родословных (Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова...). Поэтому зафиксировать любую мысль или даже «новость» в стихах было естественнее, чем в прозе. Поэтому граница между фольклором, официальным документооборотом и журналистикой тогда была очень зыбкой.

Песня сочетает все эти три признака: фольклорный стиль, с характерными словесными повторами («Река Хуанхэ – широка, широка...»), официальный меморандум о прибытии принцессы соседнего княжества для свадьбы и... журналистский «репортаж с места события», чуть ли не с фотографиями кортежа прибывшей принцессы...

Цитирную биографический очерк из книги Переломова «Конфуций», написанный на основе «Записок» Сымы Цяня и еще некоторых древних источников.

Как только Янь Чжи почувствовала приближение родов, Шулян Хэ [отец К.] отправился вместе с ней совершить молебен в пещере глинистого холма, который, по верованиям лусцев, обладал магической силой. Шли медленно, постоянно останавливались передохнуть. Вскоре после молебна в честь духа холма Янь Чжи родила в пещере мальчика. Случилось это в 551 г. до н.э., 27 августа по лунному календарю. Мальчика назвали Цю и дали прозвище Чжунни. Цю дословно означает «холм». По мнению Сыма Цяня, поскольку «при рождении темечко на голове мальчика было окружено бугорками, по этой причине и дали имя Цю — „холм“» Логичнее предположить, что в выборе имени отразилась признательность Шулян Хэ священному холму, что подтверждает и данное мальчику прозвище — Чжунни («Второй с глинозема»). Цю был вторым сыном Шулян Хэ — иероглиф чжун означает в данном контексте «второй (из братьев)», холм же был глинистый (ни).

Вот в этой пещере у подножия холма Конфуций и родился. Современное название – «гора Ни» (Ни-шань). На ее вершине находится многие древние сооружения в честь Конфуция, поставленные при разных династиях. Все они переплюнуты недавно возведенной гигантской статуей, явно соревнующейся с Христом над Рио-де-Жанейро. Статуя, разумеется, отвратительная и своей гордыней максимально чуждая духу конфуцианства.

Кричат в корейском кино больше, чем в каком-нибудь другом. Начальники орут на подчиненных, жены и мужья друг на друга, императоры на генералов, канцлеры на императриц. Какое-то всекорейское общество глухих. Привыкнуть к этому хамству трудно, но у них это, кажется, хамством не считается. Вообще, забавно - это уютное чувство провинциальности, которая и хочет быть провинциальностью, и ничем другим.

Пробую смотреть еще один китайский сериал про эпоху Троецарствия - The Advisors Alliance. Он 2017 года, технически снят великолепно, сыгран (пока) хуже, чем Троецарствие (2010). Слишком гламурно, слишком в духе Даунтонского аббатства. Но не до отвращения, смотреть можно. Много деталей, интересных самих по себе. И потом, сериал редко начинается хорошо, ему нужно время. Троецарствие тоже началось средненько, а потом разошлось, раздухарилось. Нынешний сериал - про одного из героев Троецарствия, Сыма И, который в итоге захватил власть и основал новую династию. Начинается со времени, когда Цао Цао уже был у власти.

Приятно, что китайские мои штудии приносят плоды: начинаю узнавать цитаты и полуцитаты из Мэн Цзы и Конфуция (их на удивление много), аллюзии и намеки. Видимо, их много и из других авторов, которых я не знаю.

В целом, интеллектуальный уровень китайских исторических сериалов - на несколько голов выше подобной же американской продукции и ничуть не хуже подобной британской.

Еще одно наблюдение, которое еще требует уточнения: Китай ведет очень активную мировую пропаганду своей культуры, продвигает исторические сериалы с отличными английскими субтитрами и историческими справками, всплывающими в кадре. Параллельное явление - это огромное множество англоязычных китайских блогов, чисто просветительских, на пальцах объясняющих диким американцам (а США сейчас единственный соперник Китая), с чем они имеют дело. В них объясняется китайское искусство, история, философия. Огромное количество курсов китайского языка. Со времен после Дэн Сяопина Китай начал свою мировую экспансию. Прежде всего, культурную (посмотрите на списки победителей в конкурсах пианистов и скрипачей: на 10 китайских имен 1 английское и 1 из постсоветской зоны) и экономическую (подите-ка найдите некитайский товар). Никаких военных экспедиций не понадобится. Просто весь мир потихоньку превратится в одну большую Поднебесную....

UPD Нет, сериал совсем попсовый, совсем мусор...

***

Пролистываю ночами плохой китайский сериал про ранние годы правления Цинь Шихуанди. Смотреть его от и до невыносимо, а тема интересная. Сериал плох тем, что вся историческая канва сведена к комиксовому минимуму, а поверх нее жирной попсовой тушей разлеглась мелодрама: выдуманная история про беззаветную и благородную любовь первого в истории диктатора-легиста к простой девушке, ставшей его женой: она, конечно, с невероятными боевыми навыками, без этого в сериалах нельзя; но из «простого народа» и к тому же умилительно доброго нрава. Мелодрама вышла пошлая, а в ее коротких продыхах мелькают великие исторические личности и детали, упрощенные до комиксов. Жаль, такой интересный материал превращен в дешевую бижутерию из лавочки в чайна-таун.

Каким колоритным мог бы выйти величайший интриган и проходимец эпохи, Ли Сы, доведший до тюрьмы и смерти своего соперника, тогдашнюю звезду легизма Хань Фэя (на идеях которого и был основан весь проект единой империи), а потом и сам ставший главным реформатором и учредителем, идеологом и серым кардиналом Цинь, вплоть до смерти императора (мы помним, как он месяцами возил его труп в карете, обкладывая соленой рыбой), а потом кончивший позорной смертью.

Как могла бы быть развернута история детства императора: он родился в заложничестве (его отец был принцем-заложником в соседнем царстве) и натерпелся таких унижений и оскорблений, что потом именно детскими травмами объясняли его жестокость и мнительность. А история захвата княжеств (фильм помещен в эту эпоху, еще до объединения Поднебесной). А покушение на Цинь Шихуанди, о котором у Сымы Цяня есть подробное свидетельство, вплоть до того, кто где стоял и какие делал движения... Какой это мог быть кинематографичный материал! Можно только мечтать, что режиссер уровня Гао Си Си, хорошо снявший эпопею «Троецарствие» (2010), возьмется за эпоху Цинь Шихуанди. (UPD У него есть сериал о событиях последних лет правления Цинь Шихуанди и дальше после его смерти.)

Вообще, надо бы самому вернуться к этой теме, читать у Сымы Цяня. Это как хроники Шекспира, только еще колоритнее. При первом подступе я составил довольно одномерные портреты и оценочные суждения, сейчас надо бы их детализировать.

Жизнеописание Лао Цзы у Сымы Цяня очень краткое, чуть больше страницы (т.7, гл.63, читать тут, в самом начале главы). О нем почти ничего не известно. Но Сыма Цянь настаивает, что это личность историческая, а не легендарная. Как европейские историки в XIX веке, так и китайские в XX прошли через период гиперкритицизма, когда почти все исторические события и личности объявлялись «легендарными». Но подобный ученый скептицизм существовал и в древности, и Сыма Цянь возражает на него: мудрец-отшельник по имени Лао-цзы несомненно существовал.

От себя добавлю: в этом не может быть никаких сомнений. Мысль книги Дао дэ цзин настолько лична и индивидуальна, настолько блистательна и парадоксальна, что никаким «коллективным творчеством» быть не может. Коллектив не бывает таким умным!

Однако, самое интересное в этом жизнеописании другое; и это уже больше похоже на легенду. Это встреча Конфуция и Лао Цзы и «стенограмма» их разговора. Привожу текст почти полностью:

Конфуций отправился в Чжоу, чтобы осведомиться о ритуале у Лао-цзы. Лао-цзы сказал: «Того, о чем вы спрашиваете, уже почти не осталось. Так от человека остается гниющий труп и [когда-то] произнесенные речи. ... Я слышал, что хороший торговец прячет подальше [свои товары], как будто [у него] ничего нет, а совершенномудрый, обладающий многими добродетелями, внешне стремится выглядеть глуповатым. Отбросьте вашу заносчивость и необузданные желания, [откажитесь] от напыщенных манер и низменных страстей – все это не принесет вам пользы. Вот и все, что я хочу вам сказать». [Конфуций] ушел [и] сказал ученикам: «Я знаю, что птица умеет летать, что рыба умеет плавать, а дикий зверь умеет бегать. Бегающих можно поймать в капкан, плавающих выловить сетью, летающих сбить стрелой. Что же касается дракона, то я не могу понять, как он, оседлав ветер и пронзая облака, устремляется к небесам. Я сегодня виделся с Лао-цзы, который подобен дракону!»

(По другой версии, Конфуций вернулся с этой встречи, три дня молчал, а потом сказал "В тот момент я увидел в нем Дракона". И это более реалистично: реакция в виде шока и оцепенения очень характерна для Конфуция, она описывается в нескольких случаях.)

Пассаж про дракона наводит на мысль, что это даосская легенда, прославляющая их отца-основателя. Но все это может быть и правдой, почему нет? Конфуций не был мелочным и завистливым: если он оценил силу Лао Цзы, то он вполне мог честно сказать об этом ученикам. И если это реальное событие, то оно, скорее всего, относится к раннему периоду жизни Конфуция, когда он еще искал потенциальных учителей и единомышленников. В поздние годы он от этих иллюзий избавился и просто разрабатывал свое учение.

Что особенно интересно в этом разговоре? Прямое, без экивоков и двусмысленностей, выражение авангардистской позиции Лао Цзы. Нечего возвращаться в прошлое: это гниющий труп, не более.

Конфуций же, наоборот, предпочитал постоянно возвращаться в прошлое, опираться на него, искать в нем образцы для подражания, старался реанимировать труп.

Каков итог этого спора? Опора на прошлое, на «мертвое и отжившее» породила будущее: 2500-летнюю конфуцианскую традицию, на которой стояла и, главное, выстояла китайская цивилизация: это самый успешный цивилизационный проект во всей человеческой истории, если судить по непрерывному 5000-летнему (или более) долгожительству; и он даже не думает закрываться, как и не думает и отказываться от Конфуция (хотя и не очень ему следует в гос. политике). Без Конфуция этого исторического успеха не было бы.

А Лао Цзы, с его презрительным отказом от прошлого, не создал и будущего. Это был блестящий ум, возможно, более мощный, чем у Конфуция, и возможно – самый интересный в китайской истории. Но даосская культура, порожденная им, бесплодна и эгоистична, у нее нет созидательного потенциала. Лао Цзы упрекает Конфуция в напыщенности и заносчивости (из-за пресловутого ритуала); но этот упрек несправедлив: по-настоящему высокомерна – традиция даосизма, с ее смирением паче гордости и презрением к миру и людям. Это школа духовной мастурбации и нарциссизма. Это традиция бегства от проблем, «спасения своей души» ценой отказа от всякой ответственности...

Ответ Конфуция на эту философию звучит спокойно и убедительно:

Кто желает чистоты для себя,
тот разрушает большой мир человеческих отношений.

Служение благородного человека
идет от его чувства справедливости и долга.

А что Дао-путь его неосуществим – об этом он и сам знает.

***

Но самое важное, что можно сказать на эту тему, – следующее. В мире философской мысли нет «окончательных» победителей и побежденных. Философия существует не как Высшая Мудрость и не как Единственно Верное Учение. Она существует как спор, как диалог оппонентов. История философии – это не история учений, а история аргументации.

Как бы несокрушимы ни были аргументы одной стороны, они не уничтожают другую «раз и навсегда», не «распускают ее по домам», не обнуляют ее усилия и не делают ее труд напрасным. Важно существование нескольких спорящих учений, образующих созвездие. Напряжение спора между ними, поиск все новых и новых аргументов – вот что движет историю мысли и историю человечества.

Поэтому любому конфуцианству всегда будет нужен свой даосизм, с одной стороны, и легизм, с другой. Всегда будут люди, которым близок тот или этот взгляд на вещи. История мысли неполна без каждого из таких (и других) учений, ибо дао мысли – это диалог, спор. Это вечное взаимное отталкивание, которое никогда не приводит к окончательному расставанию...

Есть русская народная сказка (и подобные ей во многих фольклорах) о том, как петух подавился зернышком, и курица бросилась его спасать, но это оказалось непростым делом; ей пришлось провернуть многоходовую комбинацию: идти к реке за водой, к липе за листком, к девушке за ниткой, к гребенщикам за гребнем, к калашникам за калачами, к дровосекам за дровами, а потом – обратно по списку – к речке, а оттуда уже с водицей к петушку. В одном варианте сказки она спасла петушка, в другом (у Афанасьева) уже не успела.

Подобная история описана в Исторических записках Сымы Цяня (тут все тома, если кому надо). Это 67-я глава из VII тома, повествующая об учениках Конфуция; тут она выложена онлайн, в текстовом поиске надо вставить фразу «Когда Тянь Чан замыслил», найти это место и читать с него дальше.

Там речь о том, как Лу, родное княжество Конфуция, оказалось под угрозой нападения, и некоторые ученики вызвались спасти Лу с помощью дипломатии. Конфуций отверг предложение Цзы Лу, но согласился отправить другого любимого ученика, Цзы Гуна. Цзы Лу был храбр и безрассуден, а это не те качества, которые были нужны. Цзы Гун же был одним из умнейших учеников, которого Конфуций отличал за красноречие, образованность, непобедимость в дискуссиях и способность к многоходовому мышлению: «С тобой уже можно говорить о „Книге Песен"! Тебе только дашь намек, а ты уже знаешь, что последует».

То, что осуществил Цзы Гун, было похоже на похождения курочки из сказки: он последовательно убеждал правителей одного царства за другим, и в каждом случае, чтобы убедить, он давал обещание отправиться к следующему правителю. Что интересно, в каждом случае он своим красноречием доводил правителя до того, что тот менял свои военные планы ровно на противоположные: вместо атаки – сдавался, вместо войны – вступал в союз с вчерашним врагом и т.д. В результате блистательной многоходовой интриги Цзы Гуна произошло несколько военных походов, но не тех, что планировались раньше. И вся военно-политическая карта была перерисована, все соотношение сил и союзов между княжествами резко переменилось. Но главная цель была достигнута: княжество Лу не было атаковано.

5. Смерть Шихуанди

Ли Сы превратил смерть Шихуанди в гротескное театральное шоу. Оно прошло без сучка, без задоринки: Ли Сы смог провести на трон младшего сына (который его потом казнил) и уничтожить старшего. Чтобы провернуть эту интригу, ему пришлось долго скрывать смерть, подменять письма и возить в карете по стране труп Шихуанди, которому продолжали подавать туда доклады и приносить еду. Бывший интеллектуал и архитектор империи совершенно заигрался, потерял чувство меры, превратился в интригующего евнуха, за что потом и поплатился. Но вообще, империя, замкнутая на ручное управление одного человека, обречена на фарсы вроде «Смерти Сталина». С большой вероятностью, смерть Путина тоже станет зачином большой макабрической комедии.

В седьмой луне, в день бин-инь, Ши-хуан скончался на террасе Пинтай в Шацю. Поскольку государь скончался вне столицы, первый советник, Ли Сы, опасаясь, что известие об этом вызовет волнения, скрыл смерть Ши-хуана и не объявил траура.

Гроб установили в большой колеснице с окнами. Здесь же ехали прежние любимые евнухи императора, и, когда кортеж прибывал, подавали государю пищу, чиновники докладывали о делах, как и раньше. Евнухи, следовавшие в колеснице, выносили решения по доложенным делам. Только младший сын императора Ху Хай, Ли Сы, Чжао Гао да пять-шесть любимых евнухов знали о смерти государя.

Чжао Гао ранее обучал Ху Хая письму, судебным законам и положениям, и Ху Хай втайне был привязан к нему. Чжао Гао, Ху Хай и первый советник Ли Сы тайно сговорились уничтожить письмо, написанное Ши-хуаном старшему сыну Фу Су, взамен они сочинили ложь о том, что Ли Сы получил от Ши-хуана завещание в Шацю, по которому наследником становился другой сын — Ху Хай. Кроме того, составили письмо на имя княжича Фу Су и Мэн Тяня с перечислением их преступлений и дарованием им почетной смерти [= позволение покончить с собой].

Двигаясь дальше, они проехали через Цзинсин и достигли Цзююани. В это время наступила жара, и из государевой колесницы пошел тяжелый дух. Тогда повелели сопровождавшим колесницу чиновникам положить в нее дань [=30 кг] соленой рыбы, чтобы перебить трупный запах.

Продолжая движение, процессия прямой дорогой прибыла в Сяньян, где объявили траур. Престол наследовал Ху Хай, который стал Вторым Императором-Властителем — Эр-ши-хуанди.

6. Похороны Шихуанди

В девятой луне Ши-хуана погребли в горе Лишань. Ши-хуан, впервые придя к власти, тогда же стал пробивать гору Лишань и устраивать в ней склеп {! — точно как фараоны начинали строить склепы, едва придя к власти}. Объединив Поднебесную, он послал туда со всей Поднебесной свыше 700.000 преступников. Они углубились до третьих вод, залили стены бронзой и спустили вниз саркофаг.

Склеп наполнили перевезенные и опущенные туда копии дворцов, фигуры чиновников всех рангов, редкие вещи и необыкновенные драгоценности. Мастерам приказали сделать луки-самострелы, чтобы они стреляли в тех, кто попытается прорыть ход и пробраться в усыпальницу. Из ртути сделали большие и малые реки и моря, причем ртуть самопроизвольно переливалась в них. На потолке изобразили картину неба, на полу — очертания земли. Светильники наполнили жиром рыбы жэнь-юй в расчете, что огонь долго не потухнет.

Эр-ши сказал: “Всех бездетных обитательниц задних покоев дворца покойного императора прогонять не должно”, и приказал всех их захоронить вместе с покойником. Погибших было множество.

Когда гроб императора уже спустили вниз, кто-то сказал, что мастера, делавшие все устройства и прятавшие ценности, знают все и могут проболтаться о скрытых сокровищах. Поэтому, когда церемония похорон завершилась и все было укрыто, заложили среднюю дверь прохода, после чего спустили наружную дверь, наглухо замуровав всех мастеровых и тех, кто наполнял могилу ценностями, так что никто оттуда не вышел. Сверху посадили траву и деревья, и могила приняла вид обычной горы."
__________________

В настоящее время вблизи Лишаньских гор сохранился холм высотою 35–40 м, считающийся могильным курганом Цинь Ши-хуана. По описанию, склеп был вырублен в скале, так что курган — лишь символ могилы. Возможно, к нему ведет подземный ход. (Прим. Р. Вяткина)

7. Эликсир бессмертия и 30 кг документов

Шихуанди, как всякий перфекционист, хотел, чтобы установленный им порядок был вечным. Добиться этого можно было одним способом: не умирать. И он начал искать эликсир бессмертия. Он рассылал ученых мужей, не гнушаясь даже конфуцианцами, во все концы, собирал все легенды о бессмертии. Он, напр., услышал о далеких островах, где живут бессмертные, и отправился в плавание. Острова, по слухам, охранялись гигантскими рыбами, так что Шихуанди, совершенно как капитан Ахав, вооружился гарпунами и поплыл. Одну большую рыбу ему даже удалось убить. И сразу после этого он заболел; пришлось вернуться на материк. И вскоре он умер.

Сохранилась история двух вредителей-саботажников (читатель догадался: конфуцианцы!), которые отказались искать эликсир бессмертия и сбежали ~~на Запад~~. Их политический манифест приводит Сыма Цянь. Тут дается полная характеристика правления Шихуанди.

С большим осуждением они пишут о «ручном управлении» страной, когда диктатор сам вникает во всякую мелочь. Шихуанди был энергичен и работоспособен. Он даже установил для себя дневную норму документов: 30 кг (но не бумаги, а бамбуковых дощечек). Это настолько не соответствует идеалу монарха, что ставится ему в вину даже больше остального. Это равносильно уничтожению всех гос. механизмов; наивысшая опасность для страны, утрата ее устойчивости и дееспособности...

(Ручное управление - это вообще приговор любому политическому проекту. И, конечно, источник коррупции: эта 30-килограммовая куча бамбуковых дощечек была святым Граалем для придворных.)

Бегство ученых спровоцировало террор, когда было убито 460 философов всех школ. Это событие вызвало бунт старшего сына против отца, за что он был немедленно сослан. В общем, читайте первоисточник:

Хоу-шэн и Лу-шэн (придворные конфуцианцы; шэн = ученый), советуясь между собой о задуманном, говорили:

“Ши-хуан по природе своей жесток и своенравен. Выйдя из владетельных князей, он объединил Поднебесную, все его намерения исполнялись, всем его желаниям следовали, и [он] стал считать, что с древних времен никто не может сравниться с ним.

Он особо полагается на тюремных чиновников [= спецслужбы], только они пользуются его расположением. Хотя ученых мужей при дворе семьдесят человек, они только занимают должности, но не используются. Первые советники и крупные сановники получают готовые решения и действуют только по указанию государя. Государь радуется, что внушает трепет наказаниями и казнями, в Поднебесной чиновники боятся наказаний, держатся за жалованье, никто не смеет выполнить до конца свой долг преданности. Государь ничего не узнает о своих ошибках и день ото дня становится все заносчивее, а низшие запуганы и подавлены, лгут, чтобы приспособиться.

Законы Цинь не дают возможности применять разные меры наказания, без всякой проверки сразу предают смерти.

Число звездочетов достигло трехсот человек и все они честные мужи, но, опасаясь упоминать о дурных предзнаменованиях, льстят и не осмеливаются прямо сказать об ошибках императора.

Все, как большие, так и малые, дела в Поднебесной решаются [только] императором. Он дошел до того, что на весах отвешивает один дань [= ок. 30 кг] поступивших к нему донесений, установил это как суточную норму и, пока не выполнит ее, не позволяет себе отдохнуть. Коль скоро жажда власти у императора дошла до таких пределов, незачем добывать для него снадобье, дарующее бессмертие”.

И они бежали. Ши-хуан, услышав об их бегстве, страшно разгневался и сказал:

“Я еще раньше собрал книги в Поднебесной и выбросил все ненужные из них. Я призвал отовсюду ученых-начетчиков и магов в большом числе, желая с их помощью установить великое спокойствие. Маги обещали постараться и добыть чудесное снадобье.

Ныне я узнал, что Хань Чжун бежал, не доложив. Сюй Ши и другие истратили огромные суммы — десятки тысяч, но так и не нашли снадобье бессмертия, зато в своих низких, корыстных интересах наперебой каждый день докладывали об успехах. Лу-шэна и других я весьма щедро одаривал, а теперь они клевещут на меня, обвиняя в отсутствии добродетелей. Что касается ученых мужей, находящихся в Сяньяне, то я послал людей расследовать, кто распространяет клевету, чтобы внести смуту в массу черноголовых”.

Затем он послал цензоров допросить всех ученых. Ученые мужи стали наговаривать один на другого, чтобы обелить себя. Нарушивших запреты и законы насчитали более четырехсот шестидесяти человек, их казнили в Сяньяне. Император повелел сделать так, чтобы Поднебесная узнала об этом в назидание на будущее. Еще большее число книжников было сослано на границы.

Старший сын Ши-хуана, Фу Су, увещевая отца, сказал:

“Поднебесная только что устроена, черноголовые в далеких краях еще не собраны [вокруг нас], все ученые прославляют как образец Конфуция, а ныне вы, государь, связываете их суровыми законами. Боюсь, что в Поднебесной станет неспокойно. Прошу, подумайте, государь, над этим”.

Ши-хуан рассердился и послал Фу Су на север наблюдать за Мэн Тянем в области Шанцзюнь...

3. Дискуссия о региональном управлении (из той же 6-й главы Истории Сымы Цяня)

Первый советник [Ван] Гуань и другие сказали: “Владетельные князья впервые разгромлены, но земли княжеств Янь, Ци и Цзин далеко, если не поставить над ними правителей, их не удастся держать в подчинении. Просим, государь, назначить туда правителями ваших сыновей, ждем лишь вашего благоволения”.

Ши-хуан передал это предложение на обсуждение сановников, и они все нашли его полезным.

[Но] глава судебного приказа Ли Сы сказал: “Чжоуские правители жаловали владения во множестве своим сыновьям, младшим братьям и членам своей фамилии, но впоследствии их потомки стали отчужденными и далекими, сражались друг с другом как заклятые враги, владетельные князья все чаще нападали и убивали друг друга, а чжоуский Сын Неба не был в состоянии прекратить это. Ныне вся земля среди морей объединена в одно целое и разделена на области и уезды. [Если] всех сыновей ваших и заслуженных сановников щедро одарить доходами от поступающих податей и налогов, то этого будет вполне достаточно, и станет легко управлять. Отсутствие различных мнений в Поднебесной — вот средство спокойствия и мира. [Если же снова] поставить владетельных князей, будет плохо”.

Ши-хуанди сказал: “Поднебесная страдала от непрекращающихся сражений и войн, и все из-за того, что существовали князья и ваны. Я впервые умиротворил Поднебесную, и если теперь снова создать владения, значит, начать войны”.

[Ши-хуан] разделил Поднебесную на тридцать шесть областей, в каждой области поставил начальника — шоу, воеводу — вэя и инспектора — цзяня.

Вся аргументация Ли Сы, особенно на фоне недавних междуусобных войн, звучит вполне разумно и убедительно, а предложение его оппонентов – скорее бездумно-традиционным. Действительо, после 200-летних раздоров, которые в истории так и называются «Эпоха воюющих царств», требовалось успокоение и мир любой ценой. Возвращение к практике местных князей было бы самоубийственной глупостью, так что губернаторы-назначенцы были единственной разумной мерой. А идея откупиться от амбициозных претендентов на наместничество подарками ("щедро одарить") была циничной, но элегантной.

Однако чиновное управление требовало 1) выработки единого стройного законодательства, 2) создания огромного централизованного чиновного аппарата и 3) массового строительства дорог, для быстрой коммуникации. И тут уже начинались опасности и ловушки, и Шихуанди не пропустил ни одной, попался во все три: 1) идея единых для всех правил выродилась в единственно правильное учение и обернулась репрессиями; 2) массовая бюрократизация превратила государство в жестокую бесчеловечную машину, 3) массовое строительство выродилось в Гулаг и Беломорканал. Сейчас мы понимаем, что такие модели нежизнеспособны, и шансов построить империю на десятки тысяч поколений (как планировалось) у Шихуаньди не было.

4. С неба звездочка упала...

Падающая звезда упала в области Дунцзюнь. Достигнув земли, она превратилась в камень. Кто-то из черноголовых вырезал на камне такие слова: “Ши-хуанди умрет, и землю империи разделят”. Узнав об этом, Ши-хуанди послал цензоров произвести дознание, но никто не сознался. Тогда забрали и казнили всех живших вблизи от места, где упал камень, а cам камень расплавили на огне.

Ши-хуану было нерадостно, и он заставил ученых мужей сочинить песни о святых праведниках и с описанием поездок, совершенных по Поднебесной, и приказал музыкантам петь и играть их.

1. 15-летний Рейх

Сыма Цянь свои «Исторические записки» отчасти писал сам, отчасти компилировал. Иногда вставлял очень большие куски, если они этого заслуживали. Один из таких кусков – анализ недолгой и бесславной истории Циньской империи, сделанный философом и поэтом Цзя И.

Речь идет о первом подробно описанном и исследованном древними историками тоталитарном проекте императора Цинь Шихуанди, III в. до н.э. То, что пишет Сыма Цянь, я разберу потом; сейчас – Цзя И. Цитата занимает много страниц, я приведу только маленькую выдержку из нее, чтобы был понятен ход мысли. (За подробностями – пожалуйте в 6-ю главу «Исторических записок», это 2-й том.)

Когда правитель Цинь объединил все между морями, присоединил [земли] владетельных князей и, встав лицом к югу, объявил себя императором, с тем чтобы заботиться [обо всем, что находится] среди четырех морей, мужи Поднебесной охотно склонились перед ним, как трава под порывом ветра. Почему так [произошло]?

Скажу: в недавнем прошлом в Поднебесной долго не было [единого] правителя, дом Чжоу пришел в упадок и ослаб, и приказы в Поднебесной не исполнялись, поэтому владетельные князья управляли с помощью силы, могучие нападали на слабых, многочисленные притесняли малочисленных, оружие и латы все время были в ходу, а это утруждало и истощало служивых людей и народ. Когда же правитель Цинь, обратившись лицом к югу, стал управлять Поднебесной, это [означало, что] наверху появился Сын Неба.

Поскольку весь честный народ жаждал обрести покой в своей жизни, все с открытым сердцем, как один, взирали на государя. Именно в это время [решалось], будет ли сохранено величие [династии], упрочены заслуги и основы спокойствия или гибели.

[Но] циньский ван отличался алчностью и грубостью, действовал исключительно по своему разумению, не доверяя заслуженным чиновникам, не был близок к служилым людям и к народу. [Он] отверг пути [совершенных] правителей, утвердил единоличную власть, запретил ученость и книги, ужесточил законы о наказаниях, [поставил] на первое место хитрость и силу и только затем человеколюбие и справедливость; так жестокость и насилие легли в основу управления Поднебесной.

Но ведь тот, кто собирает земли, возвеличивает хитрость и силу, а тот, кто умиротворяет страну и утверждает порядок, тот ценит мягкую власть. Это значит, что для захвата и для удержания власти применяются различные способы. Хотя дом Цинь покончил с борющимися княжествами и стал править Поднебесной, но путь его управления не изменился, его правление не перестроилось, а ведь то, с помощью чего захватывают власть и удерживают ее, — различается.

Правитель Цинь, владея Поднебесной, оставался одиноким, поэтому его скорую гибель можно было предсказать и ожидать.

Одобряя объединение Поднебесной, которое прекратило 200-летние кровавые междуусобицы и вернуло жителям мир, Цзя И резко осуждает оккупационный и тоталитарный метод управления, введенный Цинь Шихуанди, и осуждает с конфуцианских позиций: закон поставлен выше человечности, вместо принципа гармонии разных мнений и интересов (хэ) насильствено введен принцип единомыслия (тун), просвещение уничтожено, книги сожжены (даже классическая поэзия Ши Цзин была запрещена и сжигалась), а ученые-книжники массово казнены либо отправлены в тогдашний Гулаг – на строительство Великой Стены.

Интересно еще, что подчеркивается принцип гибкости управления: жесткость, нужная для подчинения мятежников, не годится для мирного времени: там нужна мягкость и человечность правления. И подчеркивается развращающее действие насилия: в стране воцаряется хитрость, лживость и цинизм (дальше в тексте это подробно разбирается).

Удивительно ясное мышление и четкое понимание политической этики. Цзя И тут ничего не выдумывает: это понимание считается древним, давно сформировавшимся. Формула тоталитарной системы очень проста:

а) военно-оккупационный способ правления в своей стране в мирное время;
б) Насилие и запугивание вместо диалога и уважения;
в) Единомыслие (отказ от согласования мнений и интересов);
г) Обскурантизм (запрет книг и репрессии книжников).

Сыма Цянь рисует похожую картину, но добавляет много красочных деталей: гулаг Великой Стены, насильственные переселения, массовые репрессии по вздорному поводу, конфискация урожая у крестьян и т.д. И оба автора подчеркивают крайнюю непрочность системы, претендующей на самую высокую прочность. Шихуанди строил свой рейх на тысячелетия, а продержался он 15 лет.

2. О сожжении книг и убийстве книжников

Есть устойчивое китайское выражение 焚書坑儒, "сожжение книг и погребение живьем книжников" (или просто "убийство", об этом спорят). У Сымы Цяня упоминается даже точное число: 460 человек. Что книги сжигали – правда, хотя катастрофических масштабов это не носило, хотя бы потому, что империя продержалась всего 15 лет. Потом почти все было восстановлено. Темных веков невежества после Шихуанди не наступило, но смутное время раздоров – да, было. Потому что такие удары по ~~голове~~ здравому смыслу быстро не лечатся.

Предлагаю вам почитать аргументацию автора репрессий, главы судебного департамента Ли Сы – о том, зачем нужно запретить книги, казнить конфуцианцев и установить диктатуру единственно-правильного учения (школы легистов-законников). Этот Ли Сы, как водится, потом очень плохо кончил: пытки и мучительная смерть.

Аргументация отчасти похожа на советскую: Шихуанди тоже строил якобы государство «рабочих и крестьян», упирал на земледелие и ремесла, загрывал с простолюдинами (чтобы заручиться их поддержкой в борьбе с аристократией) и подозрительно относился к «интеллигенции». Аргументация еще похожа на ту, с которой сжигали Александрийскую библиотеку: зачем нам много учений, если теперь есть одно, правильное («если эти книги не отражены в Коране – они не нужны»).

“...Ныне вы, Ваше величество, свершили великое дело, слава о котором просуществует десятки тысяч поколений, и этого, разумеется, не понять тупому конфуцианцу...

В другие времена, когда владетельные князья боролись друг с другом, они щедро зазывали к себе бродячих ученых. Ныне Поднебесная уже устроена, законы и указы исходят от одного, байсины поддерживают порядок в семьях и отдают силы земледелию и ремеслу, служилые изучают и применяют законы и указы и избегают запрещенного. А ученые мужи не учатся у современности, изучают древность, чтобы поносить наш век и вносить сомнения и сеять смуты среди черноголовых [= черни, простонародья].

Вы, император-властитель, объединили под своей властью Поднебесную, отделили черное от белого и установили одно, почитаемое людьми учение [= легистов-законников]. Однако приверженцы частных школ, поддерживая друг друга, поносят законы и наставления, и каждый, услышав об издании указа, немедля, исходя из своего учения, начинает обсуждать его. Входя [во дворец], они осуждают [все] в своем сердце, а выйдя, занимаются пересудами в переулках. Поношение монарха они считают доблестью, использование других учений почитают за высокую заслугу; собирая вокруг себя низких людей, они сеют клевету.

Если подобное не запретить, то наверху ослабеет положение правителя, а внизу образуются группы и партии. Самое лучшее — запретить это!

Я предлагаю, чтобы чиновники-летописцы сожгли все записи, кроме циньских анналов; все в Поднебесной, за исключением лиц, занимающих должности ученых [при дворе], кто осмеливается хранить у себя Ши цзин, Шу цзин и сочинения ученых ста школ, должны явиться к начальнику области или командующему войсками области, чтобы там свалить [эти книги] в кучу и сжечь их.

Всех, кто [после этого] осмелится толковать о Ши цзине и Шу цзине, публично казнить на площади; всех, кто на [примерах] древности будет порицать современность, казнить вместе с их родом; чиновников, знающих, но не доносящих об этом, карать в той же мере. Тех, кто за 30 дней после издания указа не сожжет книги, тех клеймить и ссылать на постройку Стены.

Не следует уничтожать книги по медицине, лекарствам, гаданиям на панцирях черепах и стеблях, по земледелию и разведению деревьев. Кто пожелает изучать законы и указы, пусть берут наставниками чиновников”.

Это «китайский Геродот», писавший на несколько веков позже греческого Геродота, во 2-м веке до н.э. По объему текста его труд сопоставим с геродотовым; кто помнит Геродота, тот поймет, что труд невероятно огромен. Я не буду изображать филиал Википедии, кому надо – почитает там или вобьет нужное в поиск на сайте http://www.synologia.ru.

в 2010 году опубликован последний, 9-й том, и тем завершился почти 50-летний труд по изданию полного перевода на русский (все тома в пдф). Основной переводчик – Рудольф Вяткин, после его смерти работу над последним томом закончил его сын. Это до сих пор – единственный в мире полный перевод Ши Цзи (еще один сейчас близок к окончанию в ун-те штата Индиана).

Перевод превосходен. Т.е., не будучи китаистом, я не могу судить напрямую; но по тому, что я сверял кусочками и видел, с какой адской тщательностью работает переводчик, как подробно он комментирует с исторической и филологической точек зрения (комментарии занимают больше места, чем текст), как честно приводит мнения оппонентов и варианты толкований, как умнó аргументирует, я могу сказать, что это – труд уникально высокого качества. Я читал и просто глазам своим не верил.

Учитывая глубокую провинциальность и второсортность советских гуманитарных наук (по причинам: 1) изоляции от мировой науки; 2) идеологической проституции), можно только удивляться этому чуду качества и основательности.

По первому впечатлению от стиля, Сыма Цянь непохож на Геродота, трезвого, ироничного, сдержанного. Т.е., Сыма тоже обрушивает на читателя огромный фактический материал, море подробностей; но пишет он живо, эмоционально, иногда почти стихами; и постоянно анализирует этическую сторону событий, чем больше напоминает Плутарха. Еще одно отличие от Геродота в том, что Геродот больше путешествовал и собирал свидетельства, а Сыма Цянь пишет больше на основе древних источников. Он, как Конфуций, любит древность и штудирует ее. Он, как Конфуций, мог бы сказать: "я не создаю, а только передаю"; он - отчасти компиллятор: книга полна цитат из всевозможных текстов. А текстов у него под рукой было огромное количество, разных жанров, от поэм до хроник. Соответственно, и стиль книги варьируется от трезво-документального до поэтического.

Вот как он пишет о полулегендарном императоре Яо, одном из великих Пяти Императоров древности. Текст в этом месте переходит на почти-стихи по 4 иероглифа, как в поговорках чэнъюй или как в старинных песнях (пер. Вяткина):

其仁如天，其知如神。
就之如日，望之如雲。
富而不驕，貴而不舒。

В человеколюбии он был подобен Небу,
а в знаниях подобен небесным духам.
К нему устремлялись, как к солнцу,
на него взирали, как на [благодатное] облако.
Будучи богатым, он не был заносчивым,
будучи знатным, он не был надменным.

Последние два «стиха» похожи на типичные фразы Конфуция, с иероглифами 而不 ér bù но не: 富而不驕，貴而不舒。: богатый, но не заносчивый; знатный, но не надменный.

В этом фрагменте Сыма, описывая отношение людей к Яо, наверняка цитировал древнюю поэму или что-то фольклорное. Разумеется, не вся его книга такова. По большей части, это просто подробные документальные хроники; особенно когда речь заходит о правителях более близких времен.

die Jakobsleiter

Entries tagged with sima

Богатый и бедный

Краткое послесловие к песне

Нишаньское рождество

Зрительские дыбры - 3

Блеск и нищета авангарда

Многоходовка

СЫМА ЦЯНЬ О ЦИНЬ ШИХУАНДИ - заметки № 5, 6, 7

СЫМА ЦЯНЬ О ЦИНЬ ШИХУАНДИ - заметки № 3, 4

СЫМА ЦЯНЬ О ЦИНЬ ШИХУАНДИ - заметки № 1, 2

СЫМА ЦЯНЬ