Пылающее сердце

心

Иероглиф синь в древних формах очень натуралистично изображал сердце, а его нынешний образ похож на сердце «истекающее кровью». Но 灬 – это не изображение капель крови, а радикал (т.е. компонент) огня. Это не кровоточащее, а пламенеющее сердце.

Второй радикал 乚 – тоже интересный: он отсылает к полному иероглифу 隱 и его значениям: скрывать, прятать; содержать, иметь в наличии; покрывать, защищать; чувства и мысли, которые вы не хотите показывать; секреты. Но также – способность сострадания, эмпатии.

Графически иероглиф синь = идея скрытого и защищенного содержания (что у человека на сердце) + идея горячей и переменчивой светоносности (огонь).

Его словарный смысл – сердце, душа, эмоции; но также разум, дух, мысли; а еще – центр, сердцевина, ядро. Он соединяет эмоциональное и эмоциональное начала и ставит их в центр личности.

Сердце как радикал (компонент других иероглифов) используется очень часто и привносит один из вышеперечисленных смыслов. Например: этика-дэ (личность, благодать, добродетель...) – 德; думать – 思; страдать, терпеть – 忍 и т.д. Т.е. огромная группа иероглифов, возделывающих смысловое поле сердца, ума, чувств, мыслей, страдания, сострадания и других проявлений личности содержит радикал сердца.

Но и в непосредственном виде он используется часто. Он прекрасно служит для характеристики человека. Например, фраза типа 仁之心 значит нечто вроде душа, обладающая человечностью, характер, основанный на человечности (второй иероглиф 之 выражает принадлежность и подчинение первого третьему). Фраза вроде 羞惡之心 (из Мэн Цзы) означает человека, способного стыдиться зла; сердце, стыдящееся порока. (Причем знак зла и порока 惡 тоже использует радикал сердца.)

Сердце и слово

Я писал, что китайский язык чрезвычайно богат знаками и чрезвычайно беден звуками. Отсюда – невероятно высокий уровень омонимичности: один звук почти всегда соответствует разным иероглифам и может означать разное. Эта система связей иногда выглядит случайной, иногда нет.

Вот, например, только что рассмотренный иероглиф 心, графически «пылающее сердце», произношение xīn, словарный смысл – сердце, душа, эмоции; разум, дух, мысли; центр, сердцевина, ядро. А вот иероглиф 信, графически «человек слова», произношение xìn, а словарно – искренность, вера, доверие, причем направленные в обе стороны, и от человека (он доверяет), и к человеку (ему доверяют).

Связь понятий очевидна: искренность означает «говорить от сердца», «раскрывать скрытое» (心 восходит к значениям скрывать и содержать, как я уже писал). Поэтому переход от синь-сердца к синь-искренности очень логичен и понятен. И характерно, что рисунки у них разные: более «внутренние» у сердца 心 (огонь и сокрытие), и более внешние у искренности 信 (человек и слово). То, что было внутри, вышло наружу, превратилось в человеческие слова; но их внутренняя связь с сердцем сохранилась: связь через звук синь.  

Звук один и тот же, хоть и с разной интонацией. Более высокий и напряженный тон (напряжение сокрытия и горения) у 心; более низкий и падающий тон у 信 (облегчение, расслабление, остывание, позволение внутреннему выйти наружу и облечься в слова). Разницу можно послушать здесь.

Иероглиф сердца используется в конфуцианских текстах не как строгий термин, а только ситуативно, как слово обыденного языка. Зато искренность/доверие – один из ключевых терминов, одно из нескольких важнейших понятий конфуцианства. Конфуцианство ценит реализованные, материализованные качества. Порыв, превращенный в форму, Ли. Поэтому синь-сердце не стало термином, а синь-доверие стало.

Путь к теме

Слушаю "Песнь о Земле" Малера, das Lied von der Erde. Серьезная вещь, очень непростая для понимания. И очень печальная, как прощание с миром. Он писал ее за два года до смерти, а исполнена она была уже посмертно. Написана она для двух певцов (меццо-сопрано и тенор), которые никогда не поют вместе, а только порознь; и большого оркестра. Тексты – это стихи разных китайских поэтов, включая Ли Бо и Ван Вэя; из последнего – тот самый текст "Прощания", который я недавно переводил, и который стал ключевым для всей этой "симфонии песен".

Пишут, что Малер не хотел называть ее 9-й симфонией из суеверия: дескать, 9-й номер был несчастливым для Бетховена, Шуберта и Брукнера, 10-й за ним не последовал, так что Малер дал симфонии отдельное имя. Глупости, не относитесь к таким журналистским байкам всерьез. Даже если Малер и шутил на эту тему, настоящая мотивация у него была другой: странность и необычность самого замысла. Выстроенное здание имело уникальные очертания.

Это – не симфония с пением (как 2-я или 4-я или 8-я симфонии). И не цикл песен (как "5 песен на стихи Рюккерта" или "Песни об умерших детях"). А странный "гибрид" того и другого. Очень странный "штучный" жанр, "штучная" форма.

Опус состоит из 6 частей, и вроде бы должен напоминать песенный цикл; но нет: 6-я часть, "Прощание" стоит особняком и по размеру равна пяти предыдущим. Это-то и есть самое странное. Первые 5 частей похожи на песенный цикл, а 6-я – на огромное симфоническое полотно, хотя и тоже с пением.

Т.е. тут на самом деле две части, пять песен и большой финал:

I. 1-5
II. 6

У Малера уже были такие трюки с двойной нумерацией. Например, в 5-й симфонии всего 3 части, но 1-я и 3-я сами состоит из двух частей. Т.е. частей на самом деле и пять, и три. Поэтому и нумерация такая странная:

I. 1-2
II. 3
III. 4-5

Большой финал "Песни о земле" еще напоминает 2-ю часть 8-й симфонии («симфония тысячи участников, монументальная вещь в двух больших частях); эта 2-я часть похожа на квест. Это как бы вариации с темой, но тема рождается в процессе вариаций, обретается в результате усилий и долгого пути, в самом конце; она является не началом, а конечной целью. И она написана на финальный текст Фауста, Das Ewigweibliche.

Здесь – нечто похожее. Момент, когда музыка приходит к «Прощанию» Ван Вэя, находится близко к концу, он точно так же становится «темой после вариаций», итогом развития. В отличие от красивейшей темы, к которой приходит 8-я симфония, это «Прощание» в Песне о Земле звучит очень мрачно и страшно, очень опустошенно и безнадежно. Это момент прощания с миром, ухода. После него музыка, правда, не кончается, а «поднимается в горы, к облакам» (белые облака у Ван Вэя – прекрасный финальный образ), просветляется, в ней начинает звучать примирение и покой.

Так становится понятен «литературный» план Песни о Земле: последняя часть – прощание с миром, а первые 5 песен – картины этого мира. Причем, картины двусмысленные, полные странной смеси красоты и уродства, добра и зла. (Как и полагается миру).

Слушать Малера никогда нельзя мимоходом, фоном, в машине, на диване, кусочками. Это всегда труд, большое усилие; надо отключить все отвлекающие дивайсы, закрыться, надеть наушники и погрузиться. Каждую симфонию надо проживать, как жизнь, от первой до последней ноты. Они у Малера все крайне утомительны, перегружены деталями, – как сама жизнь. Такие «жизненные пути» любил писать Бах, и в миниатюрах, и в больших полотнах вроде Мессы. Но полнее всего этот принцип «проживания жизни» в одном опусе реализован у Малера.

Песнь о Земле лучше слушать в классическом исполнении Отто Клемперера (первая часть, вторая часть). Для дирижера эта вещь – тяжелейшее испытание. Не каждый выдерживает с честью...

О слиянии с природой

И снова художник 15-го века Шэнь Чжоу, со своей самой знаменитой картиной "Поэт на вершине горы". 



***

На картине написаны стихи. Мне удалось найти их текст (с каллиграфии я пока еще считывать не умею), но не удалось - автора. Учитывая, что писать стихи было нормой для образованного класса, я решил, что это стихи самого художника. Даосские радости созерцания природы и единения с ней были популярны еще 700 лет назад, у танских поэтов; но при Шень Чжоу они пережили новую волну популярности, что привело к бурному расцвету пейзажной живописи. Природа снова стала главным партнером по диалогу у поэтов и художников; единение с ней превратилось в высшую цель и ценность. Об этом и стихи, особенно последняя строка: флейтовая игра стремиться следовать за шумом ручья, уподобиться ему, слиться с ним.

Привожу свой перевод.

Белые облака   –   лентой широкой   –   горы по пояс оплетают;
Каменный утес       в воздухе парит;      тропинка вдаль убегает.
Один,   упираясь  посохом  в  траву,       спокойно гляжу вокруг.
С  шумом ручья   слиться мечтает       бамбуковой флейты звук.