die Jakobsleiter

Интересно, что именно навык интроспекции Конфуций считает главным для выживания. Выживания, конечно, не физического, а этического. (Но иногда и физического.)

В христианстве есть представление о том, что не грешить невозможно, но и шагать по жизни, накапливая груз грехов, – самоубийственно. Для решения этой проблемы существует таинство исповеди и покаяние: человек исповедуется, кается, ему отпускаются грехи, и он, сбросив с себя их тяжесть, шагает дальше налегке. «На душе легко», рюкзак грехов – пустой, не тянет вниз, не смердит. Жизнь снова прекрасна.

Для безбожного конфуцианства подобный «церковный сервис» непредставим; человек должен сам выкарабкиваться. Конфуцианство тоже считает, что не грешить не ошибаться человек не может; соответственно, он нуждается в важном навыке освобождения от тяжести ошибок, в «отпущении ошибок». Без этого навыка он будет деградировать и опускаться. И этот навык формулируется так: уметь быстро заметить и признать свою ошибку, осудить себя и исправиться (быстро – чтобы ошибка не укоренилась в личности и не начала ее подтачивать).

Отсюда – фразы в Лунь Юй вроде «неисправленная ошибка – это, собственно, и есть ошибка». Глупо ожидать от человека безошибочности; такого не бывает. Ошибки простительны. Но неисправленная ошибка – это уже серьезный просчет. Исправленная ошибка «шлифует» человека, ведет вверх; неисправленная толкает вниз.

Известная латинская фраза (из которой предпочитают помнить только утешительную первую половину) – о том же: errare humanum est, perseverare autem diabolicum; ошибаться – человеческое, а упорствовать (в ошибках) – дьявольское.

Интроспекция и исправление ошибок, согласно Конфуцию, – это навык № 1 по важности; главная техника в «искусстве жить». Правда, дается она мало кому: «Увы! Я так и не встретил человека, который умел бы замечать свои ошибки и осуждать себя». В комментариях к Лунь Юй конфуцианец 12-го века Чжу Си пишет: «Если не найдешь в себе храбрости управлять самим собой, то зло будет с каждым днем все расти и расти. Значит, при ошибке надо быстро исправиться, а не отступать перед трудным делом и кое-как мириться с тем, что есть.»

Все эти рассуждения – не исключительно китайские. Греческая мысль – и этическая, и гносеологическая, – пошла тем же путем, причем у нее была хорошая опора на традицию. Интроспекция культивировалась в религии Аполлона, и над входом в святилище в Дельфах значилось «Познай себя». Гераклит, например, прямо демонстрирует – и свою опору на эту традицию, и свой уход от нее.

Индивидуальная мысль Осевой эпохи, и китайская, и европейская, началась с вопроса: на что опереться? Как придать новым формам объективный характер, как сделать, чтобы они работали «не хуже», чем божественное откровение? Если брать мудрость не от богов, то – откуда? Ответ был неожиданный: из самого себя! Гераклит, например, так показывает переход от традиционной модели познания к индивидуальной:

Владыка, оракул которого в Дельфах (Аполлон), не говорит и не скрывает, а подает знамения... Сивилла (его пророчица), выкрикивающая безумными устами невеселое, неукрашенное, неумащенное, на тысячи лет проникает голосом своим через бога...  лучше Сивиллы я все прояснил... Я исследовал самого себя... Всем людям дано себя познавать и здраво мыслить; мышление обще для всех... Душе присущ логос (разум), растящий сам себя... Пределов души не найдешь, каким бы ни направился путем: так глубок ее логос. (коллаж из нескольких текстов Гераклита)

Храм Аполлона в Дельфах встречал посетителя надписью γνῶθι σεαυτόν, «познай самого себя». Гераклит принимает эту «подсказку» за основу и начинает размышлять интроспективно. Он считает, что опираться на человеческий разум лучше, чем разбираться в темных сивиллиных пророчествах («лучше Сивиллы я все прояснил»). Людям свойственны рефлексия и рациональность («всем людям дано себя познавать и здраво мыслить»).

Но рациональность основана не на информации («многознание уму не научает»), а на интроспекции («я исследовал самого себя»). Человек ткет свою мысль, вытягивая ее из самого себя, как паук паутину. Разум («логос») всеобщ, он способен постигать объективное, а не только субъективное («мышление обще для всех»). Что особенно важно, он способен к росту, развитию («логос, растящий сам себя») – через учебу и размышление. Никаких ограничений на этом пути нет: учись, развивайся, размышляй, исследуй себя («пределов души не найдешь: так глубок ее логос»)... Так родилась европейская рациональность.

Но так же родилась и китайская индивидуальная мысль: гераклитово «я исследовал самого себя», ἐδιζησάμην ἐμεωυτόν, буквально совпадает с фразой из первой, «парадной» главы Лунь Юй:

Цзэн-цзы сказал: я каждый день испытываю самого себя в трех вещах...

Когда Гераклит пишет «Бог: день-ночь, зима-лето, нужда-избыток...» он намеренно не прибавляет к словам никаких союзов («день и ночь, зима и лето...») или поясняющих слов («все противоположности, таков смысл...» вставил в текст свое простодушное пояснение автор-компилятор, в чьей цитате сохранился этот афоризм). Гераклит нарочно сталкивает в тексте противоположности, и высекаемую при этом искру короткого замыкания называет Богом. Это такой иконический стиль: текст делается не грамматически ясным, а философски наглядным. И только очень темные люди могли дать Гераклиту прозвище «Темный»; его текст – сияющий, ослепительно ясный.

Таким же иконическим стилем пользуется и Лао Цзы. Его «темнота» сродни гераклитовой – принадлежит не автору, а только читателям. На самом деле, его ясность, помноженная на наглядность китайской иероглифики, великолепна, полна света и смысла, и только очень диким людям может казаться темнотой. Поэтому все «поясняющие переводы» (а другие мне не попадались) написаны людьми философски темными, не понимающими, что это – текст-матрица, текст-хим.формула, текст-структура. Растворять эти кристаллы в воде переводческой болтовни – преступление.

Вот начало одного из афоризмов (№ 71):

知不知  上

不知知  病 

Его пословный перевод:
знать – не – знать – высшее;
не – знать – знать – болезнь. 

Мне кажется, подобные тексты надо так и переводить. Текст намеренно лишен грамматической ясности, но при этом нагляден и кристаллически строг по структуре. Пусть таким же будет и перевод. Все «объясняющие» переводы будут сужением горизонта мысли, комментарием, отражающим скудную меру понимания переводчика. 

Вот самый распространенный русский перевод (Ян Шинхун): «Кто, имея знания, делает вид, что не знает, тот выше всех. Кто, не имея знаний, делает вид, что знает, тот болен.» Это делает вид – не только 100% выдумка переводчика, но еще и плохая выдумка: мудрец прикидывается дурачком, «валяет ваньку» – ну  и картина! 

Вот самый распространенный английский перевод (James Legge): To know and yet (think) we do not know is the highest (attainment); not to know (and yet think) we do know is a disease. Это and yet think, конечно, тоже выдумка, вы же видели текст, там этого нет. Но Легг, по крайней мере, ставит ее в скобки, и на том спасибо. Но все-таки и его перевод сужает горизонт и рационализирует фразу, низводя ее до примитивного академического жеманства: дескать, надо скромно принижать уровень своих знаний. 

Мне кажется, что не надо путать задачу перевода с задачий комментариев и лекций по истории философии. Текст – такой и никакой другой: 

знать – не – знать – высшее;
не – знать – знать – болезнь. 

Так его и надо переводить. Все пояснения можно делать потом, в попытках понять. Возможно, это вариации на тезис Сократа: «знаю, что не знаю»: знать, что не знаешь – высшая (мудрость); не знать, что знаешь, - безумие, болезнь. Возможно, это то, о чем говорит Легг (но я сильно сомневаюсь; это глупость какая-то): знать, но думать, что не знаешь...

Возможно, это можно прочесть иначе: Знание – это когда ты воздерживаешься от знания Высшего (Дао). А Незнание – это когда ты изучаешь ошибочные, больные, «неправильные мнения». (Конфуций тоже избегал разговоров о сверхъестественном и тоже предостерегал от споров с чуждыми концепциями. А Гераклит говорил, что культ «собственного мнения» подобен падучей болезни.) Болезнь – не единственный перевод: это также неудача, ошибка (хотя болезнь – первый, прямой смысл). 

А может быть, тут столкновение противоположностей, как день-ночь у Гераклита, но порядок столкновения важен: когда знание сталкивается с незнанием (= незнание увидено глазами знания), оно знает, что с ним делать, из этого родится высшая (мудрость); когда незнание сталкивается со знанием, оно не умеет с ним обойтись правильно, коллапсирует, «заболевает». И для высшей мудрости, и для больного ума требуется два элемента: незнание и знание. Все дело в том, «кто на ком сидит». 

Но это все мои игры. Их можно продолжать долго: они будут подобны вертолетному кружению над оригиналом («герменевтическое кружение»). Важно только, чтобы они не выходили за рамки матрицы, созданной Лао Цзы и не выдавали себя за «точный перевод» оригинала. Оригинал намеренно антиграмматичен: это важнейшая часть его стиля и смысла. Игнорируя ее, переводя обычным стилем учебников по истории философии, понять Лао Цзы невозможно. Он сказал только это и ничего больше: 

знать – не – знать – высшее;
не – знать – знать – болезнь.

Лунь Юй 20-3 

不知  命  無以  為 君子         bù zhī  mìng     wú yǐ   wéi  jūn zǐ
不知  禮  無以  立                    bù zhī  lǐ           wú yǐ   lì
不知  言  無以  知人                bù zhī  yán       wú yǐ   zhī rén 

Привожу два перевода (оба мне не нравятся, но – просто чтобы понять о чем речь). 

Английский: Without recognizing the ordinances of Heaven, it is impossible to be a superior man. Without an acquaintance with the rules of Propriety, it is impossible for the character to be established. Without knowing the force of words, it is impossible to know men. 

Русский: Не зная воли неба, нельзя стать благородным мужем. Не зная ритуала, нельзя утвердить себя в обществе. Не зная, что говорят люди, нельзя узнать людей. 

Это – самый последний из текстов Лунь Юй. Конфуций говорит о трех важных видах знания. Формула звучит «Не зная ..., невозможно ...» Повторяющиеся не зная и невозможно выделены синим. Почти все эти иероглифы раньше рассматривались. Поэтому кратко: 

不 bù, птица достигла предела неба = не.
知 zhī, стрела и рот, слово летит в цель, говорить метко = знать.
無 wú, человек с руками полными добычи, перевернуто = не иметь, не быть.
以 yǐ, плуг (слева) + человек = пахать, инструмент, средство = то, что делает возможным. 

Три вещи, которые Конфуций считает важным знать, это: 命 mìng, 禮 lǐ, 言 yán. 

Последнее, 言 yán, уже обсуждалось в предыдущих текстах. Это слово (или словá), иероглиф составлен из рта и резца над ним: слово сказанное превращается в слово написанное, в иероглиф, вырезанный на кости резцом. 

Второе 禮 lǐ – это конфуцианское понятие форма, ли (ритуал – неудачный, хотя и буквальный перевод): иероглиф изображает человека, совершающего ритуальные действия у алтаря. 

А первое понятие 命 mìng  – самое темное и неясное. Болтуны велеречиво переводят «воля неба», но это почти бессмыслица, «восточная мудрость» для бедных, я такого не употребляю и вам не советую. Мне (как когда-то Конфуцию) хочется отчетливости и ясности. 

命 mìng – это сочетание имени 名(тоже míng! только с другой интонацией) и 令; а этот, в свою очередь, состоит из 今 (собирать, содержать, покрывать, «держать во рту») и 卩, коленопреклоненный человек, подчинение. Коленопреклоненный человек выслушивает приказы и повинуется высшей воле. Словарный смысл иероглифа 命 mìng – жизнь, судьба (прямо как у Гроссмана), приказ, слово. Но тут не надо искать военной дисциплины и тоталитарного орднунга; Конфуций – это вовсе не надзиратель за общественным порядком (забудьте эту клевету!). Тут скорее нечто вроде призвания, миссии (это не мои слова, а из этимологического словаря), подчинения воле невидимого бога (как в истории Авраама). 

Еще раз: 命 = 名имя, слово + 今приказ, скрывать +卩подчинение. Момент скрытости имени и источника «приказа» очень важен: вспомним, что 今 – это та часть иероглифа  陰  инь, которая привносит в него смысл скрытости, тайны, покрытости туманом, не-явленности. И очень важен смысл – слово. (и созвучие с именем: mìng / míng) 

Возможно, именно иероглиф 命 mìng наиболее точным образом переводится греческим философским термином логос, как он употреблен у Гераклита. Книга Гераклита начинается таким сердитым пассажем: 

Хотя Логос этот существует вечно
неспособны понимать его люди
ни прежде чем услышат ни услышав в первый раз. 
И хотя все совершается по этому Логосу
они остаются невменяемыми
подступая к понятиям и явлениям которые я тут излагаю. 

Слово Логос тут играет двумя смыслами: управляющий принцип мира и одновременно – слово, речь, учение, которое надо услышать. (Примерно так же, как дао – и принцип мироздания, и учение, которое надо понять.) 

Что такое Логос? Если миропорядок сам по себе Гераклит называет космос, то логос –  смысл этого миропорядка, логика мира, т.е. все, что можно помыслить и рационально изложить. Логос – это и смысл, и «речь», т.е. текст, излагающий этот смысл. Соответственно, обличая невежество и непонятливость праздных невежд, он называет это глухотой. 

Я обычно стараюсь избегать таких межкультурных «диалогов», но в этом случае аналогия слишком очевидна. То, что вкладывает Гераклит в свой Логос, содержится и в иероглифе 命 mìng, который созвучен 名míng имени, и который значит «слово»; но не болтовню, а Логос, который надо слышать и которого надо слушаться. И не как солдат слушается командира, а как свободный человек, Авраам, когда он следует слову бога. 

Теперь можно вернуться к «трем знаниям»: 1) 命 mìng, логос-слово как высшая воля, 2) 禮 lǐ, форма (ритуал) и 3) 言 yán, просто-слово как человеческая речь, язык. Два из них замкнуты на слово, но это слово разбито на два под-смысла (как бинарная оппозиция?): слово-логос как логика мира, как дао; и просто-слово, словá людей. Никакого «неба» или «богов» в тексте нет; только универсализм Логоса, противопоставленный обычному, «земному» слову. 

Итак, Конфуций говорит, что надо знать Слово-mìng, форму-lǐ и слово-yán. Первая и третья части афоризма соотносятся так: 

1. [Если] не знать Слóва/логоса/судьбы, нельзя стать цзюнь-цзи, истинно благородным человеком.
3. [Если] не знать слóва/языка/иероглифа, нельзя знать человека. 

А между ними лежит самая красивая и короткая строчка, с выразительным созвучием ли-ли: 

2. не зная ли, нельзя ли; bù zhī  lǐ, wú yǐ  lì. (Звук один, интонация разная.) 

Подробный разбор 禮 lǐ, формы, ритуала (социального логоса?) я хочу оставить на потом. Сейчас только 立 lì.  

Картинка 立 простая: человек твердо стоит на земле (именно твердо стоит: для того и земля под ним обозначена). Список значений иероглифа – стоять твердо, стоять прямо, выпрямленность (любимое стоическое слово!), вертикальный, устанавливать, основывать, жить, существовать, составлять документ, немедленно, прямо сейчас. 

Переводчики играют со смыслом прямоты и твердого стояния, но играют на снижение, на житейскую конкретизацию: «утвердиться в обществе», «укрепить характер» и т.п. Карнеги какой-то, а не Конфуций! Странно, что они не видят: текст Конфуция оперирует только самыми общими, почти абстрактными категориями – минг, ли, ян, цзюнь-цзи. Неумение держать онтологический уровень – признак нулевой философской выучки. Той самой глухоты, о которой говорит Гераклит. Типичная для филологических переводов (особенно английских) философская глухота. 

Нельзя прыгать с уровня формы/ли на уровень «укрепления характера» (и физкультуры?) или «утверждения себя в обществе» (и карьеры в корпорации?). Прыгать из философского жанра в жанр life coaching. Бред и безграмотность. Это разные уровни разговора, разные темы, разные уровни абстракции. Как можно этого не понимать?! 

Никаким «правом на свое мнение» такая чушь не оправдывается. В эпоху, когда мнение невежды идет в одну цену с мнением знатока (я не о себе), это становится трудно кому-то объяснить. Иероглифы многозначны, но не бессмысленны. Это предмет понимания, а не «интерпретации». (Сегодня Эллочка-Людоедка хвасталась бы словом «интерпретация»; «гомосексуализмом» уже никого не удивишь; впрочем, «интерпретациями» тоже). 

Но пора заканчивать разбор. Не зная формы/ритуала/ли, невозможно... что? Как лучше передать единственный иероглиф 立 lì? Как собрать в одно слово смыслы стоять твердо, выпрямленность, жить? И как не упасть с высоты самых общих понятий на уровень житейских пошлостей вроде «закалки характера»? Очевидно, что надо выбрать точный, но общий смысл, оставив слово открытым и приложимым к более низким, конкретным уровням. Я бы предложил либо одно стоическое слово выпрямленность, либо его эквивалент достоинство, либо сочетание жизни и прямоты: жить выпрямленно. Варианты перевода: 

Если не знать формы, невозможна выпрямленность (невозможно жить выпрямленно).
Если не знать формы, невозможно достоинство (невозможно жить с достоинством). 

Теперь можно собрать толкование текста 20-3 в целое: 

Учитель сказал:
[Если] не знать Слóва (мирового логоса), невозможно стать цзюнь-цзи (истинно благородным человеком).
[Если] не знать Формы (социального логоса), невозможна выпрямленность (достоинство).
[Если] не знать слóва (речевого логоса), невозможно знать человека (понимать людей). 

***

И постепенно проясняется структура мысли. Набор качеств уже не кажется случайным. Три знания соответствуют трем уровням существования. Знать логос мира, логос общества-государства и логос непосредственного человеческого общения. Понимание мировой логики (философия) поднимает человека из животного состояния до уровня этического идеала; знание социальной логики дает человеку выпрямленное достоинство, decency. А овладение логосом общения, помогает понимать другого (а это важно для принципа человечности жэнь.)

P.S. Последний пассаж Конфуция – о связи слова/языка (письменной культуры?) и понимания людей очень интересен и нетривиален, но это отдельная тема, к ней надо подходить аккуратно. В другой раз...

(Заканчиваю начатое неделю назад чтение 40-го афоризма из Дао дэ цзин.)

Отделяя сад, который возделывает философия (и с ней математика), от сада, который возделывают науки о природе, можно использовать такую формулу: наука – это рационализия опыта (т.е. объектов, доступным зрению, осязанию и т.п.), а философия (и математика) – это рационализация сверх-опытного (или вне-опытного). Подчеркну – это не определение, а скорее способ различать: дорожный знак развилки. 

Неразличение двух сфер интеллектуальной активности приводит к таким равно идиотским мнениям вроде «филофия = методология науки», «филофия = житейская мудрость» или «философия = пустая болтовня», не говоря уже о голубоглазом непонимании того, о чем пишут конкретные философы (хахаха! эйдосы на небесах! бабушкины сказки!). Для русскоязычных людей дополнительным источником трудности стало и то, в какой фарс и бред была превращена философия марксистами: там и правда ничего кроме пропагандистской болтовни и политического жульничества не было, занятие это было крайне непочтенное. 

Но многие именно по советской философии составляли мнение о философии вообще. Как и по советским гуманитарным наукам, профанированным и проституированным, – о гуманитарных науках вообще. Советская философия и гуманитарные науки полностью заслуживали презрения «технарей»; но философия и гуманитарные науки вообще – нет; они другие. 

***

Когда речь идет о двух главных темах философии – бытии и генезисе, надо четко отделять это от проблем материи или космогенеза, которыми заняты науки о природе. Бытие – это не материальный мир и не «весь мир» и не житье-бытье в смысли «такая житуха, братан». Это всего лишь инфинитив быть, используемый как существительное: быти-е. The to be. Das Sein. Но впервые этот грамматический трюк был проделан по-гречески: to einai. И проделал его Парменид, написавший о бытии поэму (жанр философского текста еще не сложился). 

Т.е. , бытие – это не конкретные сущности, а сам модус их существования. Как бы ни были разнообразны объекты этого мира, всем им присущ модус быти-я. Он и первичен, и един для всех. Это и есть перво-субстанция мира: то единое быти-е, о котором первым заговорил Парменид, и которому он дал высший статус единственного, что «по-настоящему есть» (ибо все конкретные предметы – временны и нестабильны, их существование «неполноценно»). 

Все философские споры велись вокруг этого центрального понятия, и позиции различались не столько содержанием термина быти-е, сколько способом выстраивания вокруг него архитектуры остальных понятий. В том числе и понятия генезиса, происхождения. «Что по-настоящему существует? Что составляет единство мира?» –  это вопросы бытия. От них мысль переходит к вопросам генезиса: «Как из этого единства логически выводится множество объектов? Как соотносятся единство и множество?». 

Именно эти два главных философских термина из Дао дэ цзин и остались от прошлого раза нерассмотренными: бытие 有 и рождение 生. 

Бытие 有 происходит из довольно произаичных понятий. Нижняя его часть произошла от мяса ⺼, хотя иероглиф мяса был почему-то заменен на иероглиф луны 月. Верхняя часть вообще-то значит левый, даже неправильный, но чаще трактуется как рука. А весь иероглиф – как рука, держащая мясо. Ну вот так, да: для нашего, столь возвышенно звучащего, слова «бытие» – и такое приземленное объяснение: обладание едой (привет crapulous). 

Список значений, который предлагает словарь, таков. Сначала идет группа, связанная с обладанием: иметь, обладать, обильный, богатый, много. Потом группа, связанная с существованием: быть, присутствовать, существовать, находиться (и соответствующие существительные: бытие, существование и т.д.). Иногда, что интересно, эвфемистически заменяет слово беременность. Интересно и это значение – некий, some: в нем есть существование, но нет конкретности, это как бы пустая ячейка бытия, которую можно заполнить конкретным предметом ("чтойность", по Лосеву). И еще интересно, что этот иероглиф включен в один из вариантов названия страны 有夏  ―  yǒuxià  ―  Китай. 

Обладание и бытие – вообще-то очень-очень разные понятия. Книга Эриха Фромма Haber oder Sein, Иметь или быть, потребовала бы от китайского переводчика изрядной ловкости, потому что иероглиф 有 значит и то и другое. Но ничего не поделаешь – китайское бытие родилось из обладания мясом. Никаких вам «возвышенностей». 

Другой иероглиф изображает росток, пробивающийся из земли: 生. Список значений у него огромный: быть (!), жить, существовать, расти, развиваться, носить плод, рож(д)ать, родиться, прийти в мир, отпрыск, потомок, ученик, студент, свежий, незрелый, сырой, неотесанный, невоспитанный, дикий, нецивилизованный, странный, незнакомый, насильно, очень, крайне, сильный, живой, естественный, врожденный, воскрешать, оживлять, спасать, вскармливать, производить, изготовлять, случаться, происходить, перевоплощаться, устанавливать, зажигать, воспламенять. (И много существительных от соответствующих глаголов). 

Их можно свести к такой общей идее: появление на свет, приход в мир, но в первозданном, т.е. незрелом и необработанном виде. Как росток, дитя, ученик, полуфабрикат, дикарь. Иероглиф имеет много энергичных значений вроде очень, сильно, насильно, крайне, живой; это тоже важный момент. Энергия, движение, сила роста. (Трава пробивается сквозь асфальт.) И важный ингредиент: быть, точно такой же, как в иероглифе бытия! 

Теперь можно подобраться и ко всей фразе:

天下萬物

生於有

有生於

無

 
Под (с сексуальным призвуком зачатия и рождения)
Небом (высшим пределом и идеалом)
мириады (=множество)
вещей (не-только-коров, - вспомним бытие как «мясо»)  wù↘ 

рождаются (растут, появляются на свет, вылупляются, энергично пробиваются)
из
бытия (обладания, присутствия, существования, беременного изобилия, иероглиф: рука держит мясо); 

бытие (обладание, присутствие, существование)
рождается (растет, появляется на свет, вылупляется, энергично пробивается)
из 

небытия (пустоты и ничто как чистой возможности, потенциального изобилия; иероглиф: рука держит добычу) wú↗ 

Если вспомнить первую часть афоризма и сложить все вместе, получится: 

Обращение и возвращение – это действия Дао;
текучесть и неустойчивость – это свойства Дао. 

Под Небом мириады вещей рождаются из бытия;
бытие рождается из небытия. 

Дао текуче и неустойчиво, оно живет (вспомним слова «живого» лексикона: рождение, рост) превращением противоположностей (из небытия – бытие, из единства – множество) и возвращением к началу (обратно в небытие). 

Это не похоже на Платона, с его иерархией небытия – вещей – эйдосов – единого; но похоже на Гераклита:  

Одно и то же
для Единого
живое и мертвое,
бодрое и спящее,
юное и старое.
Ибо то, обернувшись, есть это,
А это, вновь обернувшись, есть то. 

***

Бессмертные смертны,
смертные бессмертны.
Живы – смертью друг друга,
жизнью друг друга – мертвы.

***

Единое,
расходясь
с самим собой,
сходится,
подобно гармонии
лука и лиры. 

И т.д. 

Но видеть только сходство – примитивно и опасно. Различий, на самом деле много. Гераклит мыслит космос и огонь как две стороны медали: мир это остывший огонь, огонь это воспламенившийся мир. Угасает огонь – рождается мир; и наоборот. И эти процессы не только взаимоисключающи, но и параллельны. 

Ничего подобного у Лао цзы нет; никакой субстанции типа огня. Логос мира (его смысл, логика и устройство, но так же и принцип движения) – близок к понятию Дао, и даже принцип роста («самовозрастающий Логос») похож. Но эта почти органическая живость Дао и бытия (беременность, рождение, прорастание, обладание, мясо) у Гераклита не ощущается. 

В истории философии трудно найти двух философов столь сходных по мысли и даже по стилю выражения; но сходство их лучше использовать как опору для отталкивания и противопоставления, для выявления особенностей каждого. Так мысль честнее, чище, гигиеничнее...

Наглость надо гасить пуще пожара. (Húbrin khrē sbennúnai mállon ē purkaiēn.) 

Hubris у греков – не только «наглость» и «гордыня». Это нарушение главной их ценности – Меры, выход за ее пределы. И это не всегда плохо. Например, греческий герой – это не столько храбрец, сколько, во-первых, получеловек-полубог; а во-вторых, человек «выдающийся» – в прямом смысле слова: торчащий за пределы отмеренного ему Lebensraum. Cовершивший нечто сверх меры, а потом – наказанный за это богами. 

Один из любимейших греческих образов – герой, гордо и храбро нарушающий меру, но в итоге гибнущий. Не просто храбрец, и не просто гибнущий, а и то и другое вместе: сначала взлетишь Икаром, потом упадешь, опаленный солнцем.

А не погибнуть нельзя: наказание обязательно. Над людьми и богами царит Неизбежность (или Необходимость, Ananke, «судьба»), и она следит за соблюдением Меры. И боги, даже если симпатизируют герою, вынуждены его в конце концов покарать, подчиняясь Необходимости. 

Таков культурный фон. Но Гераклит – не поэт и не мифолог; он «не ест из рук» родной культуры. Он философ; он мыслит сам, исходя из того, что "мышление присуще всем; и каждому дана способность себя познавать и мыслить здраво". 

Мифология – это общепринятый код описания мира. А философ создает свой собственный код, свою систему понятий, обдуманную и рационально обоснованную. И тут – тонкий момент: многие слова из мифологического или общекультурного кода встречаются и в словаре Гераклита, и не всегда ясно – принимает он их или оспаривает. 

Например, фраза "павших от Ареса (= в бою) и боги чтут, и люди"– это скорее всего, присоединение к традиции; точно сказать трудно, потому что порядок фраз утрачен, контекста нет. А "они совсем не знают, что такое боги и герои"– резкое разногласие с традицией. 

Поэтому, подбираясь к пониманию его фразы о hubris, которую"надо тушить быстрее, чем пожар", надо точно очерчивать зону разговора. Прежде всего, конечно, речь идет о политике, ибо мы в Греции. Т.е., гасить надо обе возможные формы «наглости»: бунт (hubris снизу) и тиранию (hubris сверху). 

Хотя Г. поначалу производит впечатление элитариста ("одного я предпочту десяти тысячам, если он наилучший"), он все-таки выше всего ставит Закон – «земное» отражение всемирного закона, Логоса: "народ должен драться за закон свой исконный, как за стены города". А все «беззаконники» – и бунтовщики, и узурпаторы-тираны – должны гаситься быстро и беспощадно. С этим все ясно. 

Но Г. – философ, дающий код описания мира, а не только политики; соответственно, должен быть и более широкий горизонт «наглости» и той «меры» или «закона», который она нарушает. Тут поможет другая фраза, восходящая от политики к гносеологии и выше, к мироустройству:

"С умом говорящие должны опираться на всеобщее,
Как город опирается на закон; а город – и еще крепче!
Ибо все человеческие законы зависят от единого божественного:
он простирает свою власть куда угодно;
и всему он довлеет, и все превосходит."

«Всеобщий» и «единый божественный» закон, как Г. поясняет в другом месте, - это и есть Логос. 

В этом контексте hubris может означать только одно – самонадеянное частное мнение, игнорирующее всеобщий Логос. Философия Гераклита – конечно, тоже «частное мнение»; но есть и отличие. Гераклит ищет связи с Логосом, пытается опереться на единое и всеобщее (рациональность всеобща, по Г.); ему важно именно это, – а не просто выставить себя оригиналом и самовыраженцем, носящим «свое мнение» как павлиний хвост. 

На дворе – Осевое время, появилось индивидуальное мышление; и Г. говорит (внимание, развилка!): оно может быть двух типов – с умом говорящие опираются на единый Логос; а впавшие в самомнение лопочут каждый о своем. 

"Бодрствующие живут в одном общем мире, а из спящих – каждый отворачивается в свой собственный."

Или: "... должно следовать всеобщему, но хотя Логос – всеобщ, большинство живет так, как если бы у них было собственное разумение." 

Об «оригиналах» с «собственным разумением», – Г. еще называет его «самомнением», – он потом говорит с предельной резкостью: "Самомнение – это падучая болезнь". И, конечно, этих припадочных наглецов-оригиналов, восстающих против единого разума и законов мироустройства, ему хочется "гасить пуще пожара". 

Но есть и еще один уровень «наглости», о котором рассуждает Г., – уже надчеловеческий: "Солнце <...> не преступает положенных ему границ, а если преступит, его разыщут Эринии, помощницы Дике (Богини-Правды)". Т.е. даже для Солнца-Гелиоса найдется «высший суд», если оно впадет в hubris и преступит свои пределы. 

Так что, говоря о наглости, которую надо гасить проворнее, чем пожар, Гераклит, скорее всего, не имеет в виду мифологическую гордыню и героев вроде Ореста (которого за убийство матери преследовали Эринии, помощницы Дике).

Но он явно упоминает хюбрис на трех уровнях мироустройства: 1) в политике - у нарушителей законов города, бунтовщиков и тиранов; 2) в познании - у «припадочных», т.е. оригиналов с самомнением и «собственным разумением»; 3) в целом космосе - например, у Солнца, которое тоже не должно преступать своей меры, а не то и его постигнет "кара"... 

(Этот разговор не окончен, у него будет боковое ответвление.)

Раннехристианский писатель Ипполит написал книгу «Опровержение всех ересей», в которой он, к счастью, не облаивает «еретиков», а проделывает чрезвычайно корректный разбор их учений: обильно цитирует источники и пересказывает их так, чтобы это не выглядело карикатурой. (Через много веков, в эпоху высокой схоластики, подобная культура полемики стала нормой: прежде чем критиковать, нужно было изложить учение оппонента так, чтобы он признал его не искаженным.) 

Так, благодаря интеллектуальной честности Ипполита, сохранилось много фрагментов из утраченных текстов античности. В частности, его книга – один из главных источников, по которым восстанавливается философия Гераклита. Там, правда, цитирование неотделимо от пересказа, и не всегда можно распознать, где чьи слова. Но если фраза процитирована и у других авторов, то цитату можно считать надежной. 

Вот, для примера, один из пассажей из «Опровержения всех ересей» (выделенные фрагменты считаются несомненными цитатами): 

"Гераклит учит и о суде над миром, и о том, что все в нем будет охвачено огнем. Всех и вся грядущий Огонь рассудит и захватит, – говорит он. Он считает этот огонь обладающим сознанием и причиной управления Вселенной, о чем говорит так: Всем правит Перун [= удар грома и молнии; то, что мечет Зевс]."

"Перуном же он называет вечный Огонь. Он также называет его Нуждой и Избытком. Нужда, или нехватка огня, на его языке – это диакосмеза [= «рас-порядочивание», космообразование], а избыток огня – экпироза [= воспламенение, сгорание.]"

Вот такой вот уровень диалога, оцените. Он даже аккуратно берет в рамку словарь Гераклита: «на его языке»... (Все-таки, между ними 700 лет, как от нас - до позднего Средневековья.)

И – вот на чем я хотел бы остановиться. Хлесткая фраза «Всем правит Перун», которую можно перевести более огненно: «Всем правит Молния», имеет столь же хлесткое продолжение, процитированное у Аристотеля: «И всякая скотина его (Перуна) стрекалом пасется». Иногда переводят «Всякая тварь бичом пасется», но в оригинале – явно острый наконечник «погоняла», т.е. стрекало, которым погонщики гонят скот. 

Это, мне кажется, две половинки единой, чисто гераклитовской фразы:

augē   xērē   psychē
sofōtátē     kai arístē

луч       сухой       душа
мудрейшая   и лучшая

Еще один шедевр «кристаллического стиля» Гераклита. Из фразы отжато все лишнее (и даже нужное – например, связка estin, «is»). Т.е. сама фраза высушена до состояния «сухого луча».

Плюс двусмысленность: второе слово одинаково относится к первому и третьему: луч сухой(ая) душа. В оригинале они все – женского рода. Поэтому некоторые переводчики просто отбрасывают первое слово и переводят «сухая душа – мудрейшая и наилучшая», исходя из того, что в других текстах Г. высмеивает «влажный», чувственный тип души - как у пьяных. Например:

Когда напьется человек,
дитя ведет его незрелое,
а он шатается
и сам не знает, куда ступает,
ибо влажна его душа.

Но отбрасывать слово «луч» нет оснований. Причем, оно непростое: Г. не использует обычное fōs или faos, а берет редкое augē: это сияние, луч, но также и рассвет, первый утренний луч, и вообще – всякое начало, beginning. Корень слова – тот же, что у augment, означает рост, развитие, увеличение. «Сухой луч» - очень бедный перевод, но остальные («сухой блеск», «сухой свет») хуже. «Луч» хотя бы содержит идею движения.

Теперь можно вернуться и вслушаться в текст Гераклита:

augē   xērē   psychē
sofōtátē     kai arístē

луч       сухой      душа
мудрейшая  и лучшая

Лучший тип души для него – сочетание подвижного, растущего света и сухой трезвости. Это не холодная сухость души черствого человека, «сухаря». Это не холодная влажность души лентяя и чревоугодника. Это не горячая влажность души сладострастника, эротомана. Это – сухое сияние растущей вверх души («душе присущ самовозрастающий логос»), что точнее всего можно было бы назвать «духовностью», если бы это слово не было так опорочено и дискредитировано в постсоветском русском языке. 

Не знаю, будет ли это кому-то интересно; просто выкладываю кусочки своих досужих Гераклитовых штудий.

Сегодня - один из самых красивых и самых загадочных текстов Гераклита, B-26 DK, с невероятным разнобоем переводов: столь же разных, сколь и малоосмысленных. Рискую ускорить мировую энтропию добавлением своего перевода. (Не окончательного; только набросок.)

Текст намеренно темный и неоднозначный; закрытый, как «мандала для посвященных»; имеющий несколько грамматических и семантических решений; именно так он, скорее всего, и задуман. (Отсюда и разнобой переводов). Передать эту многомерность невозможно, переводчику приходится выбирать одно решение. Но даже его трудно сделать легким для понимания. По крайней мере, попытаюсь точно передать стиль Гераклита...

Человек в ночи
свет себе зажигает собою.
Он мертв, угасая очами;  
Но жив: возгорается из мертвого.
От спит, угасая очами;  
Но бодр: возгорается из спящего.

Ну, что тут скажешь... Скорее всего, речь идет о картине мира как возгорании и угасании огня: огонь остывает – рождается мир, огонь разгорается – мир исчезает; причем эти процессы можно себе представить не только последовательными, но и параллельными. Отсюда постоянные утверждения (в других текстах): жизнь и смерть – одно, сон и бодрствование – одно; каждое из качеств – лишь «сторона медали».

Поэтому, умирая и угасая, мы одновременно воспламеняемся к жизни (т.е.: живое в нас угасает, мертвое возгорается); а засыпая и закрывая глаза, одновременно воспламеняемся к бодрствованию. Как-то так... (При этом я вполне сознаю, что попытка объяснить это коротко и ясно только сгущает мрак).