diejacobsleiter | Entries tagged with julius caesar

ЦЕЗАРЬ

Трус умирает много раз до смерти,
Достойный смерть вкушает только раз.
Мне самым странным кажется из всех
Чудес - что люди умереть боятся,
Хоть знают, что назначенная смерть
Придет когда придет...

(входит слуга)

Что там авгуры?

СЛУГА

Говорят, чтоб ты не выходил.
Раскладывая внутренности жертвы,
Они в животном сердца не нашли!

ЦЕЗАРЬ

Решили боги трусость посрамить!
И Цезарь, как животное без сердца,
Мог бы остаться дома с перепугу...
Но Цезарь не такой! Опасность знает,
Что Цезарь сам опаснее ее.
Мы как два льва из одного приплода:
Я старшим был рожден, и я - страшнее.
Я должен выйти...

Watch on Vimeo

1. Полоний и Цезарь

Полоний вспоминает, что он когда-то играл Цезаря, и что Брут убил его в Капитолии; на что Гамлет выстреливает двуствольным каламбуром: «с его стороны было очень брутально – убить такого капитального тельца».

LORD POLONIUS
I did enact Julius Caesar: I was killed i' the Capitol; Brutus killed me.

HAMLET
It was a brute part of him to kill so capital a calf there.

Слова были пророческими. Вскоре после них Гамлет сам заколет Полония.

О связях между «Гамлетом» и «Цезарем» писано много. Мне интересно сейчас нечто определенное: насколько Полоний похож на Цезаря и насколько Шекспир сознательно делает их похожими. Некоторые черты сразу отпадают: Ц. заносчив, хвастлив, авторитарен, высокомерен; у Полония этого не видно. Возможно, должность не дает "раскрыться"; в любом случае тексты тут сходства не дают.

Но! Оба нарциссически болтливы: оба наслаждаются звуками собственной речи, ее «литературностью» и «мудростью». Оба «дидактичны» до назойливости (хотя и говорят неглупые вещи). Оба не очень хорошо образованы (в отличие от исторического Цезаря!): Полоний по-обывательски вздорно рассуждает об игре актеров и их пьесе; Цезарь презрительно говорит о Кассии «он читает много». Оба заколоты, и оба по своей вине: Цезарь слишком далеко зашел в своей гордыне, властолюбии и хамской заносчивости перед сенаторами; Полоний слишком далеко зашел в нелепой услужливости, цинизме и шпионских играх (аж до спальни королевы).

Итог: два старых дурака, суетных и самодовольных, болтливых и занудных до оскомины, напрашиваются на глупую смерть, которой могло и не быть.

Очень вероятно, что колоритнейший характер Полония отчасти списан с Цезаря.

2. Lord Polonius, the Pimp

Today I learned the reason why Hamlet called Polonius a fishmonger. It's neither a random "crazy" word, nor a part of his "mad" performance. On the contrary: he is sharp and serious. He accuses Polonius of pimping his daughter to spy on him.

Fishmonger can be used not only in its plain meaning, but also euphemistically: fishmonger = pimp. The euphemism is based on a pun: fishmonger = fleshmonger. To sell fish = to sell flesh = to sell girls.

My Oxford Dictionary doesn't know that, but some Oxford scholars do...

***

In "Romance of the Three Kingdoms", there is also a father, who pimps his daughter quite literally. To provoke a conflict between the dictator and his warlord, he first promises his daughter to the warlord and then shows her to the dictator known for his "sweet tooth". And so it worked: the dictator takes the girl, and the warlord kills him. Quite a Shakespearean story.

***

3. Панталоне в Эльсиноре

Пишут, что Полоний в "Гамлете" выведен по модели одного из главных персонажей итальянской комедии дель'арте - Панталоне. Жадный, сварливый старик, интриган, ходит в плаще, панталонах и тапочках (непременный атрибут). Едва войдя в моду в Италии, этот старик тут же появился и в елизаветинском театре под именем Pantaloon, и панталоны с тапочками стали стандартным обликом старика: напр., "lean and slipper'd Pantaloon" - у Шекспира в As You Like It.

Что касается Полония и Панталоне... Взгляд, конечно, очень варварский, но отчасти верный. Маскарадные, подчеркнуто обезличенные, одномерные персонажи итальянской комедии и предельно индивидуализированные, усложненные и многомерные персонажи Шекспира - это две дорожки, ведущие в противоположные стороны. Тем более забавно, что Шекспир оттеняет свой индивидуальный рисунок Полония этим общим, стандартным амплуа Панталоне. Он вообще работает на столкновении контрастов. Ну, вот еще и такой контраст: не просто вылепить индивидуальность, но вылепить ее из банальности. Забавно.

He is a great observer and he looks

Quite through the deeds of men!

Он наблюдатель! Взором проницает

Людские он дела! –

– так с жестким сарказмом Цезарь язвит Кассия, и надо сказать, что правда тут – на стороне Цезаря (у Шекспира, как мы помним, нет грубого деления героев на плохих и хороших). Это вообще шикарная цитата, ее стоит помнить.

Шекспира, как никакого другого автора, хочется привычно назвать "знатоком человеческой натуры" или "великим наблюдателем нравов", ибо такое разнообразие и такая вдумчивость нравственных характеристик не имеют даже близких аналогов в литературе...

Но мы его так называть не будем. Те пошлости, которые может написать борзой литературовед, мы, простые люди, себе позволять не должны.

Хотя бы потому что сам Шекспир намекает: это фейк! Авторское амплуа "инженера человеческих душ" – как минимум, сомнительно. Как максимум, это зло.

"Наблюдатель нравов", "знаток человеческой натуры" похож на энтомолога: он исследователь, он смотрит сверху. Т.е. неизбежно свысока. (Цезарь в этом и обвиняет Кассия: в холодном высокомерии.) Это отношение к людям, противоположное эмпатии.

Поэтому плохи авторы "умудренные", "повидавшие мир", "исследовавшие человеческую натуру" (из чтимых мной авторов в этот тон, увы, часто впадает Томас Манн). И поэтому хороши авторы с эмпатией, чуткие, открытые миру. Они не развращены "знанием людей" и "трезвостью исследователя". Они приближаются к людям и к миру не с лупой и клизмой, а с любовью и любопытством. Как Шекспир, например.

И вот вам главное слово, главный критерий настоящего автора: чуткость. Во-первых, к языку (в живописи и музыке – не к языку, а к материалу своего искусства), а во-вторых, к миру и к другому человеку.

Шекспир не раз обыгрывал в пьесах и круглость "Глобуса", и его открытость для дождей.

В "Кориолане" он обыгрывает эту открытость как возможность увидеть спектакль с небес, с божественной галерки. Еще один эффектный штрих к излюбленной картине "all world's a stage". Можно быть уверенным, что актер сопровождал этот текст жестом, указывающим на дырку в крыше:

...Вот, небеса открылись,
И боги смотрят вниз. Они смеются
Над этой странной сценой!..

...Behold, the Heauens do ope,
The Gods looke downe, and this vnnaturall Scene
They laugh at...

photo src

А в "Юлии Цезаре" он явно хотел обыграть лихое начало текста, обратив его к публике: "Прочь, бездельники, идите все домой! Вам что тут, праздник?" Неизвестно, как ставил это сам Шекспир, но в "Глобусе" первые слова пьесы поняли именно так, и в постановке 2017 года обратили их к публике. Эффект, по-моему, просто великолепный:

Watch on Vimeo

~~Конфуций~~ переводчик Конфуция сказал: «Правящий с помощью добродетели подобен Полярной звезде, которая занимает свое место в окружении созвездий».

Вероятно, имеется в виду, что положение такого правителя устойчиво, как Полярная звезда. Либо то, что он обретает авторитет и поддержку («в окружении созвездий»).

Интересно, что Цезарь у Шекспира тоже сравнивает себя с Полярной звездой. При этом знать Конфуция он не мог; первые переводы К. в Европе появились после смерти Ш. Учитывая то, что Полярную звезду чтили как символ устойчивости повсюду, это не удивительно. Но примечательно.

И разница – не менее примечательна! Цезарь сравнивает со звездой самого себя, упрямого и заносчивого властолюбца; и с постоянством Полярной звезды он сравнивает именно свое упрямство. Конфуций говорит не о всяком правителе, и уж точно не о подобном Цезарю; а лишь о том, кто руководствуется «добродетелью». (И вот за одно это слово переводчика надо отправить в ад, в спецсектор для переводчиков. Скорее всего, в оригинале - конфуцианский термин жэнь (вот тут интереснейшая статья о нем), но уточнить у меня сейчас нет возможности.

Мой перевод из старого поста о Цезаре (а лучше читайте оригинал, см. ниже):

Будь я как ты, я б сдался уговорам.
Кто молит сам, тот умолим. Но я –
Недвижим, как Полярная звезда,
А ей, в ее спокойном постоянстве,
Подобных нет на всей небесной тверди.
Бесчисленные искры украшают
Небесный купол огненным мерцаньем;
Но лишь одна из них горит недвижно...
Таков наш мир: мужей достойных много,
Все – плоть и кровь, внушаемы легко;
Но в их числе я знаю одного:
Он в неприступной высоте своей
Неколебим ничем. Он – это я,
Что доказать могу я хоть сейчас:
Решил я твердо – Цимбер будет изгнан,
И в том решеньи я останусь тверд.

( original )

Первые слова М.А. наедине с телом Ц. в Сенате. Тут интересно, среди прочих красот текста (раны как немые рты; the tide of times etc.), что его охватывает пророческий дух, и он автоматически попадает в колею древнейшего литературного жанра – мрачного пророчества о разрушении страны. И говорит он – как по канве вышивает. Известнейший образец из древности – «Речение Ипувера» (египетский текст эпохи Среднего Царства о событиях падения Древнего Царства; wiki link). Вот маленький кусочек этого чрезвычайно длинного текста:

...Человек видит в сыне своем врага своего... Воистину, лицо бледно от страха - лучник наготове, повсюду злодей, нет человека вчерашнего дня. Воистину, бесплодны женщины ныне, не беременеют больше они, не творит Хнум людей из-за беспорядка в стране. Воистину, бедняки стали обладателями сокровищ. Не имевший даже сандалий превратился теперь в богача. Воистину, ожесточились сердца, а бедствие разлилось по стране, кровь повсюду и смерть. Взывают пелены погребальные, но никто не хоронит усопших....

Ну а вот перевод кусочка речи Антония.

Прости, кровоточащий ком земли,
Что мягок я и кроток с мясниками.
Ты – прах достойнейшего из людей,
Что в нашу жизнь принес прилив времен.
Позор руке, пролившей эту кровь!
Пророчу я над ранами твоими,
Что, как немые рты, раскрыли губы
Моля дать голос мне и речи дар.

Проклятье поразит тела людей;
Раздор в домах, гражданская вражда
Все области Италии охватят;
Кровь, разрушение войдут в привычку,
Ужасное обкновенным станет,
И матери встречать с улыбкой будут
Четвертованье собственных детей...
(ну и так далее, про непогребенные тела и прочие ужасы)

( original text )

В последние дни чуть больше свободного времени. Ну, вот выбрал и перевел еще кусочек: mastermind заговора Кассий агитирует скользкого и уклончивого Брута. Интересный завиток в конце пассажа - про вызывание духа. На первый взгляд - просто забавная деталь. Но оглядев горизонт пьесы, можно заметить смысловую арку, переброшенную в самый конец: Бруту ночью явился дух Цезаря, и он понял это как "черную метку".

(Из первого акта)

КАССИЙ
Ну что ж, он оседлал наш тесный мир,
Как сам Колосс. А мы, его людишки,
Меж ног огромных бегаем, пищим,
Чтоб кончить жизнь безвестным погребеньем...
Когда-то ж надо в руки брать судьбу!
Вина, мой Брут, не в наших гороскопах,
А в нас самих: мы сильно измельчали.
Вот Брут и Цезарь. Что такое – «Цезарь»?
Чем это имя лучше твоего?
Напишешь их подряд – прекрасны оба;
Произнесешь – твое звучит не хуже;
Весомы оба. Вставишь в заклинанье –
Дух так же скоро явится к тебе,
Как к Цезарю... Во имя всех богов:
Каким был мясом вскормлен этот Цезарь,
Что вырос до таких высот?!

(Из самого конца пьесы)

БРУТ
Дух Цезаря ко мне являлся дважды:
Однажды – в Сардах, прошлой ночью – здесь,
На филиппийском поле. Я все понял:
Мой час пришел...
( original text )

Еще кусочек перевода из "Цезаря". Логика событий - такова: Кассий агитирует Брута против Цезаря; но все разговоры носят академический характер. Сразу после этого Ц. прилюдно оскорбляет Кассия, и оскорбляет сильно, в крайне унизительной форме, при всей своей свите. И теперь уже разговоры поворачивают в практическое русло. Один из двигателей событий - хюбрис, хамская заносчивость Цезаря; по пьесе получается, что он - самый активный заговорщик против самого себя.

Вот эта сцена с Кассием, свежепереведенная, еще чернила не высохли:

ЦЕЗАРЬ
...
У Кассия вид постный и голодный.
Он много думает, и тем опасен.

МАРК АНТОНИЙ
Не бойся, Цезарь, Кассий не опасен,
Он родом знатен, хорошо воспитан.

ЦЕЗАРЬ
Жаль, не откормлен пожирней! Но мне –
Не страшен он. А если б мое имя
Не чуждо было страху, я б страшился
Худых, как Кассий. Он читает много.
Он наблюдатель! Взором проницает
Людские он дела! Он – не как ты:
Забав не знает, музыки не любит
И редко улыбается; а если
Вдруг улыбнется, то с усмешкой горькой,
Язвя себя, за то, что улыбнулся.
И никогда он искренним не будет
С тем, кто его величьем превзошел.
Подобные ему – весьма опасны;
Но это – то, чего бояться мог бы,
А не чего боюсь: ведь я же Цезарь!
Ты справа встань (я слева глуховат)
И расскажи, что думаешь о нем...

( original text )

Шекспир, как замечено еще остроглазым Пушкиным, лепит характеры неоднозначные, объемные; это его сила, его конек, его фирменный прием. Цезарь у него получился просто роскошный, колоритнейший.

Смесь настоящей храбрости и царского достоинства с качествами самыми жалкими: самодовольная старческая болтливость, карличий апломб (постоянно говорит о себе в третьем лице: Цезарь то, Цезарь се), мальчишеское хвастовство, и глубокий-преглубокий провинциализм. Мэр какого-нибудь Цезареурюпинска.

Не случайно в лучшей виденной мной постановке (Royal Shakespeare Company, 2012, режиссер Gregory Goran) действие пьесы перенесено в маленькую, беспросветно провинциальную африканскую страну...

Watch on Vimeo

ЦЕЗАРЬ

Трус умирает много раз до смерти,
Достойный смерть вкушает только раз.
Мне самым странным кажется из всех
Чудес - что люди умереть боятся,
Хоть знают, что назначенная смерть
Придет когда придет...
(входит слуга)
Что там авгуры?

СЛУГА
Говорят, чтоб ты не выходил.
Раскладывая внутренности жертвы,
Они в животном сердца не нашли!

ЦЕЗАРЬ
Решили боги трусость посрамить!
И Цезарь, как животное без сердца,
Мог бы остаться дома с перепугу...
Но Цезарь не такой! Опасность знает,
Что Цезарь сам опаснее ее.
Мы как два льва из одного приплода:
Я старшим был рожден, и я - страшнее.

Я должен выйти...

КАЛЬПУРНИЯ
Ах, мой господин,
Гордыня твою мудрость поглотила.

CAESAR
Cowards die many times before their deaths;
The valiant never taste of death but once.
Of all the wonders that I yet have heard.
It seems to me most strange that men should fear;
Seeing that death, a necessary end,
Will come when it will come.
What say the augurers?

SERVANT
They would not have you to stir forth to-day.
Plucking the entrails of an offering forth,
They could not find a heart within the beast.

CAESAR
The gods do this in shame of cowardice:
Caesar should be a beast without a heart,
If he should stay at home to-day for fear.
No, Caesar shall not: danger knows full well
That Caesar is more dangerous than he:
We are two lions litter'd in one day,
And I the elder and more terrible:
And Caesar shall go forth.

CALPURNIA
Alas, my lord,
Your wisdom is consumed in confidence...

***

Заносчивость и наглость Ц, при полном отсутствии чувства меры и такта, - эти качества вычитываются не только у Ш., но и у Плутарха (по которому Шекспир писал своего "Цезаря, а еще "Кориолана"). Неудивительно, что Ц. так раздражал сенаторов - не только властными амбициями, но еще и крайне бестактной формой их проявления.

И следующий его монолог, даже учитывая, что убийство уже было спланировано, это хорошая дополнительная мотивация для убийц: если у кого-то и были second thoughts, они точно испарились после этого:

Будь я как ты, я б сдался уговорам.
Кто молит сам, тот умолим. Но я –
Недвижим, как Полярная звезда,
А ей, в ее спокойном постоянстве,
Подобных нет на всей небесной тверди.
Бесчисленные искры украшают
Небесный купол огненным мерцаньем;
Но лишь одна из них горит недвижно...
Таков наш мир: мужей достойных много,
Все – плоть и кровь, внушаемы легко;
Но в их числе я знаю одного:
Он в неприступной высоте своей
Неколебим ничем. Он – это я,
Что доказать могу я хоть сейчас:
Решил я твердо – Цимбер будет изгнан,
И в том решеньи я останусь тверд.

I could be well moved, if I were as you:
If I could pray to move, prayers would move me:
But I am constant as the northern star,
Of whose true-fix'd and resting quality
There is no fellow in the firmament.
The skies are painted with unnumber'd sparks,
They are all fire and every one doth shine,
But there's but one in all doth hold his place:
So in the world; 'tis furnish'd well with men,
And men are flesh and blood, and apprehensive;
Yet in the number I do know but one
That unassailable holds on his rank,
Unshaked of motion: and that I am he,
Let me a little show it, even in this;
That I was constant Cimber should be banish'd,
And constant do remain to keep him so.

1. Техника эмоциональной манипуляции

Революционная речь Марка Антония – один из моих любимых текстов у Ш. И очень убедительный (не знаю, правда, насколько практичный) учебник манипуляции толпой: только диву даешься, откуда Ш. мог набраться этих премудростей... Например, как разжечь к человеку ненависть, повторяя сверх меры, какой это благородный человек. Или как поднять мятеж, уговаривая толпу не поднимать мятежа. Или как стать лидером, всячески подчеркивая свое скромное место. Или как использовать «контрастный душ» для раскачки эмоций.

Вот один из таких контрастов: бытовая деталь, одежда Цезаря помещается в простую человечную обстановку, почти идиллическую: летний вечер после победы, военная палатка, Цезарь впервые примеряет этот плащ. И мгновенно, без перехода, начинается отчет судмедэксперта о том, где через этот плащ нанесены какие раны и где был какой поток крови. Удар по нервам неотразимой мощи...

You all do know this mantle: I remember
The first time ever Caesar put it on;
'Twas on a summer's evening, in his tent,
That day he overcame the Nervii:
Look, in this place ran Cassius' dagger through:
See what a rent the envious Casca made:
Through this the well-beloved Brutus stabb'd;
And as he pluck'd his cursed steel away,
Mark how the blood of Caesar follow'd it,
As rushing out of doors, to be resolved
If Brutus so unkindly knock'd, or no...

Мой перевод (сделанный без претензии, наспех и наотмашь...)

Вам этот плащ знаком? Я вспоминаю,
Как Цезарь в первый раз его надел.
То было летним вечером, в палатке;
В тот день он нервиев побил... Смотрите:
Здесь Кассия кинжал прошел сквозь плащ,
А тут проткнул дыру ревнивый Каска,
А тут бил Брут, столь Цезарем любимый;
Он выдернул проклятый свой клинок:
И вслед за ним, смотрите, кровь бежала,
Как будто торопясь за дверь - проверить,
То Брут в нее стучался или нет...

Полностью эта речь (в самом лучшем исполнении) - тут. Мой давний пост об этой постановке ЮЦ - тут.

2. Суггестивная техника Марка Антония

Это просто великолепно. Марк Антоний клянется в своей лояльности, но при этом посылает в подсознание толпы настойчивый аларм-сигнал: "wrong!". Слово появляется шесть раз в пяти строках!

O masters, if I were disposed to stir
Your hearts and minds to mutiny and rage,
I should do Brutus wrong, and Cassius wrong,
Who, you all know, are honourable men:
I will not do them wrong; I rather choose
To wrong the dead, to wrong myself and you,
Than I will wrong such honourable men.

Сограждане! Да если б я разжег
В уме и сердце вашем бунт и ярость,
Я б Кассия и Брута обманул,
А это ведь почтеннейшие люди!
Их - ни за что не обману! Да я скорей
Покойника бы обманул, себя и вас,
Чем обмануmь таких людей почтенных!

(Да, я знаю, что to wrong или to do wrong – это не столько «обманывать», сколько «вредить», «делать зло»; но по-другому передать это «нейролингвистическое программирование» Ш. трудно...)

***

Это чтение Д. Льюиса - не лучшая версия провокационной речи Марка Антония. (Лучше смотреть ее в спектакле Гр. Дорана.) Революцию такая речь не поднимет. Стихи в ней тоже не слышны. Но ясность мысли - отменная.

Watch on YouTube

The evil that men do lives after them;
The good is oft interred with their bones...

(J.C. III-2)

Приблизительный перевод:

Все сделанное зло живет посмертно,
И с прахом все добро погребено.

Неочевидная, странная мысль, в ней есть что-то тревожное. Казалось бы, это неверно: ведь мы способны на благодарную память, мы помним сделанное нам добро и пользуемся его плодами. А уж история культуры – ничто иное, как коллективная благодарная память: все культурные достижения прошлого живут с нами, мы их ценим, мы ими пользуемся. Но Ш. говорит не о благодарной памяти, а о реальном эффекте добрых и злых дел.

Для политической истории это очевидно верная мысль: вред, нанесенный дурным правителем или революционерами, сказывается десятилетиями или даже столетиями, а то и калечит страну навсегда; хорошее же правление забывается быстро, и плоды его могут быть уничтожены или извращены в момент.

Посмотрев с этой колокольни на частную жизнь, можно увидеть похожую картину. Зло, сделанное другому человеку, травмирует его надолго: например, дурные родители калечат детей на всю их оставшуюся жизнь. А сделанное добро – может помниться, может быть забыто, но действенный эффект его недолог: нет ничего проще, чем растратить или извратить то хорошее, что ты получил от других.

Плоды добра – самые скоропортящиеся.

Одна из мыслей, к которым Шекспир возвращается вновь и вновь: размышление, воображение, сомнение и прочие формы рефлексии губительны для действия, превращают человека в труса.

При этом, тексты Шекспира до краев полны этой самой рефлекфии, густо пропитаны ядом сомнений. Больше того: именно эта рефлексия, бесконечно разнообразная в проявлениях, и является самой сильной стороной его текстов; именно она и делает его персонажи и сюжеты многомерными. И самый знаменитый его текст не просто много размышляет о несовместимости размышления и действия, но и самим сюжетом наглядно иллюстрирует паралич, который случается от излишних размышлений.

Есть особая красота в том, что тектсы Ш., эти высочайшие образцы рефлексии, какие только можно встретить в истории литературы, полны горьких упреков в адрес этой самой рефлексии. Было бы ошибкой считать это авторским кокетством (подобным тому, как старинные авторы в предисловиях очень красноречиво жалуются на бедность своего слога.) Это – просто одно из проявлений многомерности мышления Ш.: его способность одновременно ценить силу и красоту мысли и видеть ее разрушительный эффект.

Вот три самых знаменитых фрагмента, ставшие почти поговорками в английской культуре: из «Hamlet», «Measure for Measure» и «Julius Ceasar». (переводы мои, мимоходные)

О мысли как убийце воли:

...Thus conscience does make cowards of us all;
And thus the native hue of resolution
Is sicklied o'er with the pale cast of thought...

Так нас сознанье превращает в трусов
И так решимости румянец чахнет,
Покрывшись бледной тенью размышленья...

О сомнении как предательстве (мне очень нравится):

...Our doubts are traitors
And make us lose the good we oft might win
By fearing to attempt...

...Сомнения – предатели:
Боясь пытаться, мы теряем там,
где победить могли...

О боязливом воображении:

Cowards die many times before their deaths;
The valiant never taste of death but once.

Трус умирает много раз до смерти;
Достойный смерть вкушает только раз.

die Jakobsleiter

Entries tagged with julius caesar

Цезарь в карантине (неожиданно свежо)

Три заметки о лорде Полонии

Он наблюдатель!

Шекспир и Глобус

Полярная звезда

пророчество марка антония

шекспир и спиритизм

как нажить смертельного врага

Он – это я!

Два фрагмента из речи Марка Антония

long shadows

cogito ergo non ago